премьера
В киевском Театре имени Леси Украинки открыли сезон новой биографической постановкой. В ней углубились сразу в две биографии — историю противостояния поэта Василя Стуса и советской власти в спектакле "Иду за край" разбавили намеками на конфликт театра с демократическим правительством независимой Украины.
Идея спектакля о жизни Василя Стуса у инициатора постановки и исполнителя главной роли Романа Семисала появилась весной прошлого года — как раз тогда, когда набирал силу конфликт между руководством театра и министром культуры в правительстве Юлии Тимошенко Оксаной Билозир (см. Ъ от 21 июля, 10 августа и 2 декабря 2005 года). Конфликт, окончательно исчерпанный к зиме, оказался не просто фоном работы над сценарием. Страсти вокруг фигуры главного режиссера существенно повлияли на концепцию будущей постановки. Судьба украинского поэта в обновленной редакции предстала в виде аллегории хрестоматийных отношений тирана и творца. Чем два конфликта похожи — и по существу, и в деталях — в театре особенно углубляться не стали. Поэтому получилось не совсем то, что задумывали: делали спектакль о героических усилиях одиночек, а вышло интереснее и сложнее — о неистребимой способности зла мимикрировать при любой власти и в любых условиях.
Ничего революционного или даже просто новаторского в новой постановке нет. По существу, "Иду за край" — не спектакль с полноценной драматургией и оригинальной режиссурой, а литературно-музыкальная композиция в духе телепрограмм об известных людях. Специфика театра — возможность показать отношения людей, а не только рассказать о них — у режиссера Ольги Гаврилюк оказалась почти не задействована. Не очень понятно, о ком идет речь на сцене, о Стусе-поэте или о Стусе-борце, так же, как неясно, за что главного героя ценить — за исключительную пластичность речи или за абсолютную личную несгибаемость.
Смысловой акцент спектакля в итоге переместился: зрителям гораздо интереснее следить, как от эпизода к эпизоду усложняется жесткий и циничный антагонист героя, воплощающий государственную волю, чем наблюдать за предсказуемым и понятным главным персонажем. У Романа Семисала получился типичный положительный герой соцреализма, что-то вроде рубахи-парня Олега Кошевого, непонятно зачем рассуждающего иногда в рифму. Его противник, умный и тонкий подлец, которого играет Роман Трифонов, кажется современнее, даже когда маскируется под главных советских тиранов — в сталинский френч и пенсне Лаврентия Берии. Ключевая метафора спектакля и связана с регулярными переодеваниями этого персонажа. Кстати, зло не просто гибче, не только умеет мимикрировать — оно на самом деле еще и красивее (в одном из эпизодов герой Романа Трифонова появится на сцене современным стильным красавцем, сошедшим с обложки модного глянцевого журнала).
Почему те, кто канонизировал Василя Стуса и обязал школьников изучать его творчество, с такой легкостью готовы преследовать инакомыслие — вопрос, на который театр, пожалуй, сам не знает ответа. Еще меньше можно ожидать единодушия от зрителей. Те, кто втайне переписывали стихотворения опального поэта в семидесятые годы, на премьере умиленно всхлипывали, глядя, как страдалец-герой расстилает на полу своей камеры вышитый рушник. Зрители помоложе, сидевшие возле корреспондента Ъ, при виде этого рушника ухмыльнулись и стали шепотом вспоминать, как университетский декан пару лет назад не пускал без вышитой сорочки на защиту диплома. Впрочем, те, кто постарше, и те, кто помоложе, после спектакля вполне могли бы найти общий язык. Если бы, конечно, захотели разговаривать без аллегорий.