юбилей концерт
В Большом зале консерватории прошел концерт, посвященный столетию со дня рождения Дмитрия Шостаковича. Играл Государственный академический симфонический оркестр, теперь носящий имя Евгения Светланова. Исполняли Первый скрипичный концерт с Виктором Третьяковым в качестве солиста и Восьмую симфонию. Дирижировал Мстислав Ростропович, последние лет восемь не выступавший в России, по крайней мере в столицах. Слушал СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
На концерт ждали президента. Меры безопасности (и вызываемая ими обычно дополнительная ажитация) соответствовали: такого количества кордонов на подступах к Большому залу не было давно. Президент так и не появился, высоких сановников вообще оказалось немного, да и сама атмосфера в целом, как это ни неожиданно, оказалась далекой от праздничности — во всяком случае, от праздничности официозно-лучезарной. Сказать, что это был вечер прочувствованных размышлений над непростой судьбой великого композитора и не менее прочувствованных попыток повнушительнее обозначить его место в судьбах страны и в судьбах культуры, тоже никак нельзя.
Все внешнее, церемониальное решительно свели к минимуму — с речью выходил на сцену лишь министр культуры и массовых коммуникаций Александр Соколов, да и его спич был довольно сжатым, почти деловитым, сдержанным в смысле обобщений и притом с интонациями произносился почти траурными. И все. Когда на юбилейном концерте самые существенные вещи произносятся не ораторами, а самой музыкой, это ситуация скорее ординарная; тут же — пожалуй, на главном событии юбилея Шостаковича — одной музыке и дали право высказывания.
Хотя это и в абсолютном смысле крайне уместный образ действий, довольно скоро стало ясно, что иначе, пожалуй, и нельзя было построить концерт при том уровне, на котором музыка исполнялась. Под управлением Мстислава Ростроповича Госоркестр играл так, что впору было припоминать прежнюю его славу. Затрудняюсь сказать, сколько репетиций потребовалось для такого эффекта, но трактовки обоих произведений действительно оказались и глубокими, и строгими, и тщательнейшим образом реализованными. В большей степени все-таки скрипичный концерт; соло Виктора Третьякова отличалось редкостным благородством и сдержанной красотой фразировки, властно сочетая эмоциональную насыщенность с ясной логичностью. Оркестр отвечал солисту, надо признать, с предельной адекватностью: его игра в Первом концерте была крайне деликатной и изысканной, а фактура — на удивление прозрачной.
В основном тихому и мягкому оркестру в Скрипичном концерте Мстислав Ростропович противопоставил совершенно другое оркестровое звучание в Восьмой симфонии — местами утрированно интенсивное, почти экстравертированное, яркое и рельефное, но тем не менее ни разу не впав в чрезмерную аффектированность и удержав, пожалуй, максимально возможный уровень стройности и чувства формы.
При бесспорном качестве исполнений трудно было тем не менее не заметить, что два поставленных рядом произведения прозвучали не просто поверхностно и обобщенно трагическими. Им было придано совершенно особенное мрачное величие — величие опять-таки не в духе риторических речей о сложности жизненного пути композитора, а неподдельное, скорбно-глубокое. К привычному взгляду на "большой" (по меньшей мере столетний) юбилей композитора как на его совершенный и ничем не омраченный триумф это не очень подходит: здесь вместо броской и общедоступной эффектности получилось очень личное и в то же время очень открытое и непосредственное размышление дирижера над музыкой.