Русская гамма. Истоки национального многообразия. Сборник / Составитель Елена Пенская. М.: Издательство "Европа", 2006
Эта книга о русских, то есть о том народе, который называет себя русским, но в котором намешано столько кровей и религий, что назвать это национальностью язык не поворачивается. Язык не поворачивался когда-то у Василия Ключевского, согласно которому русский народ создали славяне, финны и тюрки. Не поворачивается у более чем десятка уважаемых авторов, чьи размышления о том, что же такое русские и как им жить с собой и другими в согласии, включены в этот сборник. Смесь странная, если не ядерная — здесь и мастер острых, а порой и вовсе завиральных идей Лев Гумилев, и непременный там, где речь идет о русской духовности и недуховности, Василий Розанов, и мудрый старец Дмитрий Лихачев, и идеолог Белого движения Иван Ильин, и ставший в последнее время большим специалистом по жизни русских вместе с другими (точнее, с другим) народами Александр Солженицын. Забавно, но набор предполагает гораздо большую остроту высказываний на больную вот уже лет 150 тему. А получилось про то, что эта страна обречена на поиски самоидентификации вне попыток отделить "титульную" нацию от всех остальных, про то, что "русское" — это не национальность, а идея, про душу больше, чем про тело, и, конечно, про то, что "русскость" определяется языком куда больше, чем кровью. Тихая такая книга, успокаивающая — с ней легко поверить в то, что Россия готова принять в себя всех, кто захочет говорить на ее языке и на языке ее культуры. Если только не читать газеты.
Екатерина Бобринская. Русский авангард: границы искусства. М.: Новое литературное обозрение, 2006. В серии "Очерки визуальности"
В последние годы об искусстве русского авангарда вышло порядочное количество книг. Среди них наиболее многочисленны каталоги выставок, и некоторые из них, как, например, "Русские амазонки" в Музее Гуггенхайма, подарили историкам термин, от которого бедным авангардным богиням не избавиться уже никогда. Кого-то, как Малевича, изучили просто на "отлично", кого-то, как Филонова или Бурлюка, прокатили по нескольким выставкам, но оставили потомкам. Были и обобщающие монографии, и даже учебники. Книга Екатерины Бобринской хронологически из этой же обоймы, но она сильно отличается от своих предшественников. Прежде всего потому, что в ней мало подтасовок в угоду собственным нетривиальным концепциям, а много фактов и раздумий над очевидными вроде бы вещами. То, что ХХ век принес с собой разрушение всех и всяческих границ и что искусство оказалось на переднем крае этого фронта, не нуждается в доказательствах. Но каким именно образом этот процесс происходил в русском искусстве — это достойнейшая тема для монографии. В русской реальности "коллаж", "фотомонтаж", "живописная скульптура", "конструкция", "площадная живопись" — все это и многое другое — кровь от крови европейских экзерсисов на тему отрыва от плоскости холста, но и плоть от плоти русских идей и русской революции в умах и на улице.