Доход от продажи спиртного издавна служил одной из основных статей пополнения государственного бюджета России. И потому власть предержащие с особым вниманием относились к проблемам регулирования алкогольного рынка. В разные эпохи государство то монополизировало производство спирта и водки или их продажу, то под давлением обстоятельств передавало их в частные руки.
Откупная вольница
Во все времена и при любых формах правления, российские и советские власти стояли перед выбором, блюсти трезвость и культуру в народных массах или смотреть сквозь пальцы на приносящее хороший доход падение нравов пьющего населения. Каждый из отечественных правителей оказывался перед необходимостью сделать этот непростой выбор. И всякий раз решение оказывалось результатом компромисса между заботой о моральном облике подданных и необходимостью пополнять казну. Так, Иван Грозный в 1552 году запретил продажу хлебного вина, как долгое время именовали водку в России, но повелел открыть кабак в Москве исключительно для нужд хорошо оплачивавшихся им опричников. И лишь после того, как походы на внутренних и внешних врагов истощили финансовые ресурсы державы, было разрешено открывать кабаки повсеместно.
А тишайший царь Алексей Михайлович переложил бремя ответственности за поиск компромисса между борьбой с зеленым змием и вскармливанием золотого тельца на Земский собор, специально созванный им в 1652 году. В итоге жарких прений "собор о кабаках" принял решение запретить торговлю водкой в розлив. Однако единственная разрешенная форма продажи спиртного — на вынос — работала против народной трезвости, поскольку основной тарой служило ведро объемом больше 12 литров. Да и четверть ведра, когда случалась соответствующая посуда, вряд ли кто-либо счел умеренной дозой.
Большие объемы торговли, помноженные на высокие цены — а хлебное вино продавалось вдвое дороже себестоимости, привели к тому, что в 1680 году четверть доходов казны имели кабацкое происхождение. В то же самое время в прибыльный бизнес ринулось немалое число бояр, купцов и посадских людей. Причем далеко не все из них организовывали подпольные винокурни. Немалую часть продававшейся на Руси водки ввозили из-за рубежа, минуя таможню или подкупая ее служителей.
Посягательства на государственную алкогольную монополию случались и в прежние времена, но в периоды, когда власть была сильна, они пресекались быстро и эффективно. Выявленных покупателей контрафактного алкоголя пытали до тех пор, пока они не называли имя продавца. А уличенного сбытчика, который, как правило, был одновременно подпольным винокуром, в первый раз серьезно штрафовали, а во второй били кнутом и сажали в тюрьму. Лишь в периоды, когда распри ослабляли власть, нелегальное производство и продажа хлебного вина расцветали буйным цветом, и дальнейшая борьба с подпольной водочной индустрией становилась делом весьма трудоемким.
Петр I попытался было устранить доставшуюся ему в наследство проблему путем конфискации перегонных аппаратов, однако убедившись в бесполезности этого метода борьбы, решил отменить госмонополию на производство хлебного вина. А чтобы получать хоть какой-то доход от изготовления водки, обложил винокуров податью, размер которой зависел от объема используемых ими сосудов, но не от количества произведенного хлебного вина. Этот парадокс имел довольно простое объяснение: выгодную для производителей водки систему налогообложения лоббировал Александр Меншиков, не без оснований считавшийся владельцем большого количества винокуренных заводов. Именно с этой поры начался постепенный переход алкогольного рынка из ведения казны под жесткий контроль сравнительно небольшой группы крупнейших аристократов и бюрократов.
Основным механизмом захвата стала существовавшая исстари система откупов, когда власть отдавала сбор налогов или таможню в аренду частным лицам. Довольны были все: князья получали от откупщиков гарантированную ежегодную плату, а откупщики всеми правдами и неправдами старались сделать свой труд не только хлопотным, но и весьма прибыльным. Однако в случае сдачи на откуп торговли хлебным вином это неизбежно вело к практически поголовному спаиванию населения.
Все плюсы и минусы винных откупов видели и русские самодержцы. Но алкогольный рынок, как и любой другой, переживал взлеты и падения. К примеру, в неурожайные годы, когда покупательная способность падала практически до нуля, государство не получало от водочной торговли практически ничего. А введение откупов гарантировало казне стабильный доход. К тому же, распределяя откупные территории между представителями виднейших семейств и высокопоставленными чиновниками, можно было, если называть вещи своими именами, покупать их верность без заметных потерь для казны. Что в век интриг и заговоров имело немаловажное значение.
Первой пошла на значительные уступки частной инициативе императрица Елизавета Петровна, сама пришедшая к власти в результате дворцового переворота. В 1754 году она отменила указ отца, Петра I, разрешавший заниматься винокурением лицам всех сословий, и указала, что "винное курение как про себя так и на подряд следует для пользы одного дворянства". Она же передала в частные руки казенные винокуренные заводы. Так что русский алкогольный рынок стал практически полностью частным и дворянским.
По тому же пути шла и взошедшая на трон после военного путча Екатерина II. В эпоху ее правления дворянский контроль над торговлей хлебным вином стал фактически тотальным. Каждый более или менее крупный землевладелец имел в своем поместье винокуренный завод. Крупнейшими винокурами России считались 38 действительных тайных советников, генерал-фельдмаршалов, генерал-аншефов. Самым крупным винокуром числился главный директор Ассигнационного банка граф А. П. Шувалов, на чьих заводах производилось четверть миллиона ведер водки в год, на втором месте — обер-прокурор Сената А. И. Глебов, на третьем — генерал-фельдмаршал С. Д. Апраксин.
Собственное винокурение позволяло помещикам решать главные хозяйственные проблемы. Прежде всего не нужно было заботиться о сохранности и сбыте урожая. Хранить водку куда проще и дешевле, чем зерно, а твердые договоренности с откупщиками позволяли рассчитывать на не менее твердый ежегодный денежный доход. Благо главные откупщики империи были для дворянства абсолютно своими людьми.
"При Екатерине,— писал историк М. Пыляев,— все высшие государственные сановники торговали и пускались в разные спекуляции. По словам Храповицкого, в это время самыми известными винными откупщиками были князь Ю. Долгорукий, князь С. Гагарин и князь Куракин".
А некоторые наиболее влиятельные чиновники умудрялись дополнять собственные винокуренные заводы широкой сбытовой сетью. Так, например, поступал главный блюститель законности империи А. И. Глебов, что было вопиющим отступлением даже от неписаных правил. Однако пострадал он, скорее всего, не за это, а потому что достался императрице в наследство от ненавистного ей мужа. Так что злоупотребления винным откупом в Сибири оказались удобным поводом для отстранения Глебова от должности.
Заодно урок послушания преподали и остальным вельможным винокурам и откупщикам. Они стали хотя бы слегка маскировать свое участие в торговле спиртным. Граф Шереметев, к примеру, сделал откупщиком своего крепостного, в то время как другие аристократы выбирали в откупщики на контролируемые ими территории доверенных купцов или посадских людей. Такой способ контроля над своим сегментом рынка кроме формальной анонимности имел и еще одно преимущество. Доверенный откупщик делился с покровителем значительной частью прибыли, но все потери в неудачные годы нес исключительно единолично, а в случае разорения без промедления заменялся на нового.
Но до тех пор пока откупщик приносил стабильный доход казне и аристократической "крыше", он в подведомственной губернии был царем и богом, практически равным губернатору и епископу. Известен случай, когда новгородский епископ, проповедовавший трезвый образ жизни и призывавший православных обходить стороной кабаки, после жалобы откупщика отправился доживать век в отдаленный монастырь. Власть этих менеджеров водочного рынка, как правило набиравшихся из низов, красочно описывалась народной поговоркой "Вчера Макар землю пахал, сегодня Макар воеводой стал".
Руководившие продажей спиртного в глубинке приказчики откупщика занимали еще более высокое положение, поскольку кроме покровительства имели оборотные средства, напрочь отсутствовавшие у городничих и прочего мелкого начальства. В итоге состоящая на дотациях у приказчика откупщика полиция вместо охранения порядка в городах занималась главным образом защитой интересов благодетеля.
В пределах своей территории откупщики и их приказчики могли делать буквально все что угодно. Обычной практикой было назначение плановых заданий для кабаков и трактиров. Откупщик устанавливал, сколько хлебного вина должно купить то или иное питейное заведение, заплатив вперед. Как именно будет сбываться водка, было заботой кабатчика. Существовали и неписаные правила смены откупщика. Если его по какой-либо причине смещали, то новый обладатель откупа выплачивал предшественнику отступные. В случае когда новичок отказывался от дани, свергнутый откупщик немедленно сбывал имевшиеся у него запасы водки по демпинговым ценам богатым крестьянам. Так что на протяжении нескольких месяцев в деревнях шла торговля дешевым хлебным вином, а новый откупщик либо нес огромные убытки, либо совершенно разорялся.
Но все же в большинстве случаев правила соблюдались и откупщики имели стабильно высокий доход даже после расплаты с казной и покровителями. "Кабацкие доходы" нередко шли на приобретение заводов или приисков, и оборотистые откупщики к концу XVIII началу XIX веков вошли в число богатейших людей империи и встали вровень со своими бывшими вельможными покровителями. Представители самых видных аристократических фамилий начали добиваться руки, сердца и сколоченного на кабацких доходах приданого невест из семей откупщиков. Так, одна из наследниц клана уральских откупщиков Твердышевых-Мясниковых выходит замуж за носителя боярской фамилии Г. И. Бибикова, а супругами представительниц следующих поколений рода становятся граф Ф. А. Толстой, московский генерал-губернатор граф А. А. Закревский, князь И. А. Голицын, А. Д. Балашов — министр полиции при Александре I.
Имперская монополия
Вот только далеко не все в империи были довольны ростом богатства и влияния откупщиков. Однако каждый раз при рассмотрении вопроса об отмене винных откупов чашу весов перевешивала забота о стабильном поступлении питейных денег в казну — они составляли до четверти всех государственных доходов. Лишь после войны с Наполеоном и последовавшего за ней финансового кризиса переставшие пополнять казну откупы в 1819 году были отменены. Правда, период их отсутствия на алкогольном рынке продлился всего семь лет. Как оказалось, введенная Александром I госмонополия на торговлю водкой не только уступала в эффективности откупщикам и их приказчикам, но и требовала значительных затрат на организацию складов, перевозки и т. д. От отсутствия сбыта страдали винокуренные предприятия и доходы помещиков, недовольство дворян нарастало, и в 1826 году Николай I восстановил винные откупы.
В XIX веке откупная система претерпела некоторые изменения. К примеру, откупы стали распределяться по конкурсу. Доходы казны возросли, однако не так сильно, как могли бы. Ведь, как правило, победителями в борьбе за выгодные территории оказывались протеже высокопоставленных лиц. Так, В. А. Кокореву, который стал впоследствии богатейшим и известнейшим из русских откупщиков, покровительствовал казанский губернатор С. П. Шипов. Как утверждали знатоки, он получал немалую долю доходов откупщиков в своей губернии.
Казалось, что благополучию откупщиков и винных откупов ничто не угрожает. Но самые дальновидные из них начали вкладывать деньги в другой бизнес. Тот же Кокорев, зарабатывая на водке более 3 млн рублей в год, вложил крупные средства в освоение бакинских нефтепромыслов, а вместе с другим крупным откупщиком — Иваном Мамонтовым (отцом знаменитого купца и мецената Саввы Мамонтова) — в торговлю и строительство железных дорог.
Те же откупщики, которые надеялись на бесконечное процветание алкогольной торговли, жестоко просчитались. Водочный бизнес рухнул после освобождения крестьян в 1861 году. Неожиданно для откупщиков их главные покупатели земледельцы принялись копить деньги на обзаведение собственным скотом и инвентарем и выкуп земли у помещиков. Прошел страх того, что барин может в любой момент отнять все их деньги, и потому перестали их пропивать.
Реакция государства на падение доходов от питейных заведений была предсказуемой: в 1866 году винные откупы отменили. Но и период свободной торговли спиртным как обычным товаром продлился относительно недолго. В 1894-1896 годах была вновь введена госмонополия. Причем сделали это с небывалым для русской истории изяществом. "Министр финансов С. Ю. Витте,— рассказывал известный русский историк водки Александр Никишин,— понимал, что уговаривать частников блюсти интересы бюджета бесполезно. И потому было решено ввести винную монополию. Никому ничего не запрещали. Государство стандартизировало всю отрасль. Построили три сотни казенных заводов по одинаковому проекту. Стали гнать одинаковый спирт, делать стандартные бутылки, пробки, этикетки. И в итоге снизили издержки так, что водка-'казенка' с государственных заводов стоила во много раз дешевле, чем продукция частников. Им оставили только наливки и коньяки. Так что за этот рынок частные фирмы и боролись".
Госмонополия принесла казне сотни миллионов рублей. Правды ради необходимо отметить, что ее введение также потребовало от государства серьезных затрат. Не будь этих затрат, ни о какой монополии не могло быть и речи. Частные предприниматели, казалось, навсегда отодвинуты на окраины алкогольного рынка. Но сдаваться они отнюдь не собирались. Есть основания полагать, что за развернувшейся с началом 1910-х годов кампанией по борьбе со спаиванием народа стояли именно они. Ведь речь шла не только о полном запрете на торговлю водкой, но и о воспитании в народе культуры потребления спиртного — виноградных вин, пива и коньяка, производство которых было почти полностью в частных руках.
Добиться своего предпринимателям удалось в 1914 году, после начала первой мировой войны, когда запрет на продажу водки был сначала введен на время мобилизации. Ничего нового в этом не было. Как правило, резервисты не жаждали складывать голову за веру, царя и отечество и проводили последние дни на гражданке в жутком загуле. Так было в начале Русско-японской войны в 1904 году, и именно тогда впервые ввели запрет на продажу спиртного на время мобилизации. Запрещали водочную торговлю и во время первой русской революции в местностях, объявленных на особом и военном положении,— там, где происходили бунты или их вероятность была особенно высока.
Но в 1914 году под влиянием антиалкогольных выступлений в Думе запрет на водочную торговлю решили временно продлить и после конца массовой мобилизации. При этом вино и пиво продолжали продавать совершенно свободно, что радовало частных предпринимателей и серьезно облегчало положение пьющей части народа. Русское пиво, которое имело крепость девять градусов и крепленое вино крепостью до пятнадцати градусов помогали пережить исчезновение водки. Набирала обороты и нелегальная торговля алкоголем. Ни для кого не было секретом, что в любой чайной и любом ресторане можно было заказать и получить чайник коньяка. Но максимальные прибыли получали владельцы фармацевтических и парфюмерных производств, которые могли легально закупать спирт для изготовления продукции. Разного рода настойки и прочие спиртосодержащие смеси уходили в магазинах и аптеках на ура.
Вся бессмысленность сухого закона стала очевидна уже к концу 1914 года. Но отменять запрет на продажу спиртного правительство уже не могло. Ничего не вышло и с попыткой запретить продажу пива. Специально созданная комиссия из членов Совета министров пришла к выводу, что запрет пива принесет больше вреда, чем пользы, поскольку большое число работников пивных фабрик лишится работы, а не меньшее число крестьянских хозяйств лишится рынка сбыта. Так что в итоге было решено постепенно снизить крепость пива до трех-четырех градусов.
Полусухой закон продолжал действовать и дальше. Но от введенных ограничений выигрывало не государство и не предприниматели, а сугубо индивидуальные винокуры.
От самогонной анархии...
Вопреки общепринятому мнению, после введения сухого закона в исконно русских губерниях империи никакого масштабного производства самогона не началось. Как отмечала комиссия по борьбе с пьянством, созданная в начале 1920-х ЦК РКП(б), массовое самогоноварение началось на Украине, где оно существовало всегда, и лишь затем рецептура и аппаратура для частного винокурения начали постепенно распространяться по всей стране.
Количество обнаруженных случаев тайного винокурения нарастало постепенно. В 1913 году по всей империи насчитывалось 5519 выявленных самогонных аппаратов, в 1914-м — 7870, в 1915-м — 9303, в 1916-м — 19 791. В последующие годы количество выявленных самогонных аппаратов колебалось около 20 тыс. Определить же процент действующих индивидуальных винокурен не брались даже специалисты. Но по расчетам Наркомата по продовольствию РСФСР, в 1918 году на самогон уходило до 320 тыс. тонн муки в год, что для страны означало только одно — голод. В прокламации Наркомпрода говорилось:
"Из Сибири, Украины, из губерний Тамбовской, Московской, Рязанской, Саратовской, Петроградской и пр.— всюду сообщают о преступной порче хлеба для самогонки, об уничтожении наших хлебных запасов для яда, в то время, как из городов и весей несутся крики о голоде, о голодном тифе, о выпирании изнуренных детей и взрослых, о падающих на улицах от недоедания, о четверках и восьмушках хлеба (пайки) для взрослого населения на день, а то и на два-три дня".
Но крестьяне, не дожидаясь конфискации зерна большевистскими продотрядами, сразу после уборки урожая начинали гнать самогон, не без оснований полагая, что прятать его удобнее и в условиях отсутствия твердой валюты самогон вполне ее заменяет. И за самогон действительно можно было купить все: от продуктов до освобождения от службы в армии и нужного решения суда.
Постепенно методы производства самогона совершенствовались, а его изготовители объединялись в своеобразные снабженческо-сбытовые организации. Наркомпрод получил такое сообщение из села Стеклянного Брянского уезда:
"Наше село отличается процветанием самогонных заводов. Почти в каждом доме имеются аппараты для выкуривания самогонки. И делается это открыто, на виду у всех, как бы официально. Выкуренную самогонку сбывают в соседние села, главным же образом в Бежицу и в Брянск. Конкуренции в ценах не замечается, между торговцами полное единодушие.
Борьбы с самогонкой не было никакой. Местные власти на все смотрели сквозь пальцы.
Ночью же при прохождении пассажирского поезда, шедшего к Брянску, наблюдалась интересная картина. От села к станции густой вереницей с ведрами, бочками и другими приспособлениями тянется орда самогонщиков. Это экспедиция за патокой для самогонки в один из ближайших к Брянску паточных заводов. Оттуда такой же вереницей тянутся они уже с наполненной добром посудой".
И все же самое интересное заключалось в том, что любые методы борьбы с тайным винокурением оказывались малоэффективными. Сначала самогонщиков, не сумевших почему-либо откупиться, приговаривали к штрафу в 1 тыс. рублей, в случае неуплаты — к году тюрьмы. Но частные винокуры, как правило, легко находили деньги и спокойно продолжали свой бизнес. По мере нарастания голода усилили и меру наказания. Декрет ВЦИКа от 9 мая 1918 года "О предоставлении народному комиссару продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими" разрешал сажать самогонщиков уже на десять лет.
...к полумирному сосуществованию
Фото: РОСИНФОРМ
После долгой и изнурительной борьбы большевики пришли к выводу, что с самогонщиками лучше всего бороться экономическими методами. В наследство от царского правительства им достались огромные запасы спирта, и в 1921 году было решено создать комиссию для рассмотрения вопроса о возможности обмена крестьянского зерна на спирт. Была и еще одна идея — поменять скопившееся в южных районах страны вино на хлеб, а затем в хлеборобных губерниях поменять вино на зерно с выгодой для государства. Прения продолжались достаточно долгое время, и в итоге назначенная Политбюро комиссия пришла к выводу, что самым эффективным методом борьбы с самогонщиками будет отмена сухого закона. Вопрос заключался лишь в том, за кем останется контроль за производством и продажей водки. Немалая часть советских руководителей отдавала предпочтение проверенной и доходной госмонополии. Но Наркомфин в 1922 году имел совершенно иное мнение:
"В настоящее время восстановление винной монополии потребует известных сумм, и этот вопрос должен быть специально обсужден, но при современных условиях русской казне эти расходы не под силу. Кроме того, расшатан весь аппарат хозяйственного управления страны, мы видим везде при казенном ведении дела казнокрадство, взяточничество, если где эти явления совьют себе особо прочное гнездо, то при современных условиях это будет в области винной монополии: здесь будет происходить, можно заранее предвидеть, сплошной бой посуды с разлитым вином, необычайная утечка спирта, в бутылке будет оказываться вода вместо вина; прежде эти факты также имелись, но они носили единичный характер... При современных условиях монополия, которая прежде казной велась весьма хозяйственно, теперь она не по плечу, и нам, как и в других областях финансового хозяйства, приходится отступать далеко в глубь нашей истории... Придется обратиться к откупной системе. В этом деле особенно нужен хозяйский глаз, и винокуренные заводы, чтобы их восстановить, придется сдать в аренду. Опять по тем же соображениям, что товар, выпускаемый с винокуренных заводов и имеющий столь широкое распространение, будет представлять лакомый кусок для всякого рода незаконных манипуляций с ним, вот почему здесь нужна личная заинтересованность лиц, которые будут вести это дело...
Может быть, можно было бы оставить оптовую продажу за казной, а розничную продажу предоставить самоуправлениям, но состав на местах самоуправлений как будто не внушает доверия, что они справятся с этой задачей. Скорее для торговли вином могли бы быть образованы смешанные акционерные общества при участии казны, самоуправлений и частных лиц...
Конечно, главное возражение против продажи спиртных напитков — это отравление населения алкоголем, но оно совершается и теперь, если считать алкоголь за яд. Но сейчас это делается в худших формах — самогонкой плохого качества, и замена самогонки ректификованным спиртом будет плюсом с гигиенической стороны, а, кроме того, самая теория безусловной вредности спирта за последнее время американскими физиологами подвергается сомнению..."
Однако в 1923 году было принято решение в пользу госмонополии. И все последующие годы пролетарская власть, как и предшествовавшая ей царская, болезненно решала вопрос о том, что важнее — пополнение бюджета или забота о трезвости общества. Оптимальным решением для большевиков оказалось наращивание производства водки в сочетании с проведением перманентных антиалкогольных кампаний. В одно и то же время народу объявляли, что "Антисемитизм, религия и водка — наследие буржуазного строя", и тут же давали указание железнодорожникам о грузах особой важности: "В декадный срок обеспечить перевозку большой скоростью 250 цистерн спирта и перевозку 1,5 тысячи вагонов посуды для водки, скопившейся на станциях ж. д., а также производить погрузку и перевозку водки немедленно по предъявлении".
С годами не менялось практически ничего. В 1970-е годы в ЦК КПСС по просьбам трудящихся готовили постановление об усилении борьбы с пьянством, а в магазинах, как сообщали с мест, не было ничего, кроме водки. С дефицитом бюджета боролись повышением цен на водку и при этом не забывали клеймить пьяниц во всех СМИ. Социалистической водочной монополии не удалось подавить и частное производство алкоголя. Собственно, советская власть никогда и не пыталась искоренить их до конца. Время от времени устраивались шумные кампании, изымались десятки тысяч самогонных аппаратов, штрафовались и отправлялись за решетку самогонщики, но все начиналось сначала. И как только государство ввело в 1986 году новый сухой закон, начался бурный подъем частного алкогольного производства.