Вчера вечером Большой театр открыл свой новый сезон сенсационной премьерой — неканонической версией оперы "Евгений Онегин". Зрители брали театр штурмом.
Постановку доверили главному ньюсмейкеру российской оперной сцены Дмитрию Чернякову. Эта новость еще в прошлом сезоне вызвала небывалый ажиотаж: молодой сценограф и режиссер в одном лице известен неординарными трактовками классики. Действие его "Аиды" разворачивалось в некоей деспотической стране, в которой легко опознавалось советское государство — с кремлевскими концертами, непременными суворовцами, классическими балеринами и забитым народом. В главной русской патриотической опере "Жизнь за царя" Иван Сусанин в свитере аппетитно закусывал домашними огурчиками перед своим историческим подвигом.
Немудрено, что консерваторы пришли в ужас, заранее прощаясь со сценой дуэли на рассвете, роскошным бальным полонезом и малиновым беретом заматеревшей Татьяны. В ожидании подвоха адепты традиций ловили каждую сплетню о постановке: уверяли, что действие будет разворачиваться в наши дни, что Татьяна напишет Онегину SMS, что у Онегина будет любовная интрижка с Ленским. Словом, ждали надругательства над святыней и готовились к яростному отпору.
Поклонники же режиссера были готовы принять любого "Онегина", лишь бы его очистили от штампов, превративших оперу в детскую хрестоматию и поставивших ее в один ряд с шишкинским "Утром в сосновом лесу". Ведь господин Черняков как раз и славится умением реанимировать забронзовевших "священных чудовищ". Театр сурово хранил тайну — на предпремьерной пресс-конференции из режиссера нельзя было вытянуть ни слова ни о концепции, ни о визуальном ряде постановки. На генеральную репетицию, вопреки традиции, околотеатральную публику не пустили. Лишь музыкальный руководитель постановки и дирижер Александр Ведерников охотно сообщал, что в основе новой постановки лежит авторская версия, сделанная им для оперной студии консерватории в 70-х годах прошлого века, в соответствии с которой постановка будет камерной, почти интимной. Режиссер Черняков тоже пытался притушить страсти, заверяя, что никого шокировать не собирается, что действие в наши дни не переносил, но и пушкинской эпохи в виду не имел.
Корреспонденты, прорвавшиеся на одну из репетиций, рассказывали то о потасовке между дуэлянтами, то о пистолете в руке Онегина в сцене финального объяснения с Татьяной. Все эти интригующие картинки лишь подогрели ажиотаж публики: трудно представить себе более эффектное начало сезона. Рецензию на спектакль читайте в следующем номере Ъ.