Призывает не волноваться Сергей Ходнев
Уже где-то год назад часть общественности, полагающая себя неравнодушной к судьбам отечественной оперы, начала играть в забавную игру. При встрече один представитель общественности взволнованно спрашивает другого: "А вы слышали, слышали? Черняков-то ставит 'Онегина' в Большом!" И вне зависимости от того, слышал ли собеседник или еще нет, начинается дружное "какой ужас, какой кошмар". А далее самое интересное: взволнованным тоном сообщаются якобы доподлинные детали будущего спектакля. Если верить этим слухам, то коварный циник Черняков собирается-де устроить из оперы Чайковского мрачный гиньоль. Татьяна, мол, сидя на унитазе, отправляет Онегину SMS. И так далее.
"Всю правду" про свой спектакль Дмитрий Черняков пока наотрез отказывается рассказывать и по сю пору. Но то, о чем он все-таки проговаривается, не имеет ничего общего со скандальной кучей-малой из слухов. Да, от ампирной кисеи на Татьяне, от бобровой шубы на Онегине и от застенчивой русской природы на заднике отказались. Нет, джинсов и футболок тоже не будет. Никакого эпатажа; никакого китча; замкнутая, интимная драма, показываемая сосредоточенно и с предельно точной, подробной актерской игрой. Никакого большого стиля — максимально детальная, но камерная и лаконичная сценография. И конечно, полное доверие к музыке Чайковского.
С музыкой, надо сказать, ситуация тоже примечательна. Музыкальный руководитель постановки Александр Ведерников взял за основу не привычную партитуру оперы, носящую следы поздних исправлений, не всегда сделанных самим Чайковским, а первую авторскую редакцию, в которой многое оказалось неожиданным даже для исполнителей. И еще один решительный жест: составы певцов сформированы с щедрым привлечением даровитой молодежи, которая в значительной мере к Большому театру не имеет никакого отношения, зато, как правило, делает хорошие карьеры на Западе. Двое и вовсе иностранцы, причем оба на главных партиях. Премьерный Ленский — молодой австралиец Эндрю Гудвин (которого столичная публика уже знает достаточно хорошо, чтобы оценить удачность этого выбора), а Онегина в одном из составов поет поляк Мариуш Квечень.
На вопрос, почему же все они должны выглядеть и вести себя не совсем так, как полагалось персонажам в старозаветных костюмных постановках оперы, ответ режиссера довольно прост. Слишком эти постановки замылили произведение, и так-то растащенное на плоские цитаты типа "Любви все возрасты покорны", чересчур общеизвестное, чтобы запросто апеллировать к чувствам и эмоциям. Чайковский писал оперу не о девушках, собирающих ягоды, не о помещицах, варящих варенье, не о забавном мосье Трике, да и с пушкинским текстом обошелся слишком своеобразно, чтобы можно было ставить знак полного тождества между одним "Онегиным" и другим, романом и оперой.
Как бы то ни было, сложно отрицать, что для Большого театра новаторское прочтение именно "Евгения Онегина", одной из святынь национальной классики,— шаг смелый. Но Большой нынче вообще играет по-крупному: следующим будет "Борис Годунов" в постановке Александра Сокурова. Такой сезон уж точно запомнится надолго.
Большой театр, 1-4 сентября (19.00)