"Консерватизм — это осторожное и опасливое отношение к прогрессу"

"Прогресс несет с собой и какие-то неприятные вещи"

       "Власть" продолжает серию публикаций, посвященных основным идеологическим течениям в отечественной политике*. О русском консерватизме корреспонденту "Власти" Виктору Хамраеву рассказал кандидат философских наук, доцент кафедры истории русской философии МГУ Борис Межуев.

"Прогресс несет с собой и какие-то неприятные вещи"
       — Принято считать, что консерватизм — это приверженность старому. У России как минимум два вида старины — советская и дореволюционная. На какой же основе у нас складывается консервативная идея?
       — Вообще-то вариантов консерватизма тьма-тьмущая. К примеру, англосаксонский консерватизм — это своего рода оппонент социального государства. Республиканцы в США и тори в Англии отвергают, в частности, повышенную активность государства в области социальной поддержки населения. Они считают, что государство должно быть компактным и заниматься стратегическими задачами — допустим, безопасностью страны. Такое государство, по мнению консерваторов, должно взимать небольшие налоги и оставить людей на попечение самим себе. То есть англосаксонские консерваторы в определенной степени стоят на позициях классического либерализма. Во Франции же консервативная идея складывалась как критика модерна, критика современного общества, в котором разрушаются всякие привилегии и региональная специфика, подменяемая централизмом национального государства. Существуют и такие вариации консерватизма, которые сложились на отношении к проблеме крови и расы. Таких консерваторов можно назвать расистами.
       — Какой же вариант складывается у нас? Судя по историческому опыту, он должен быть реакционным.
       — Консерватизм действительно реакционен. И не только у нас. Потому что это всегда реакция определенной части общества на происходящие перемены, особенно когда эти перемены радикальны. Если попытаться вывести некую интегрирующую, то консерватизм — это осторожное и опасливое отношение к прогрессу.
       — Значит, "консерватор" и "ретроград" — синонимы?
       — Я бы не стал отделять эти понятия друг от друга. Потому что в представлении консерватора есть некие капитальные ценности — либо в нынешнем состоянии общества, либо в прошлом,— которые размываются в ходе того, что люди обычно считают прогрессом. Правда, термин "ретроград" носит несколько пренебрежительный, уничижительный оттенок. А консерватизм на самом деле держится на ощущении, что прогресс несет с собой не только что-то очень хорошее, но и какие-то неприятные вещи.
       — И только из-за этих вещей консерватизм отвергает прогресс?
       — Не отвергает, а критикует. Прогресс все-таки требует критики самого себя. У консерваторов есть понимание, что, во-первых, всякие объективные тенденции, влекущие людей к чему-то, всегда могут быть пересмотрены. Во-вторых, консерваторы пытаются донести до людей, что те не могут и не должны быть рабами экономических отношений или технологий, что их человеческий мир — это не какая-то функция прогресса. Другое дело, что представление о прогрессе может меняться. Скажем, для консерватора XVIII века слова "прогресс" и "общественное развитие" ассоциировались в первую очередь с разрушением феодальной структуры общества, условно корпоративной, клерикальной. А для консерватора XX века прогресс ассоциируется в первую очередь с вмешательством государства в экономику, усилением власти бюрократии и т. д.
       — Как же тогда консерваторы вообще понимают развитие?
       — Как сохранение идентичности. Консерваторы считают, что не может быть такого развития, когда общество или нация полностью утрачивает свой облик, свой ценностный мир, свои ценностные приоритеты — словом, становится другим обществом. Для них это уже не развитие, а мутация. То, что консерваторы называют идентичностью, имеет не столько культурный смысл, сколько цивилизационный. Это некое ценностное ядро, которое должно сохраняться и не подвергаться мутациям.
       
"Православие должно иметь господствующее положение"
       — Так из чего же все-таки, по версии консерваторов, складывается российское ценностное ядро?
       — Россия всегда существовала как отдельная, цельная цивилизация. Она не вписана ни в один из цивилизационных миров, даже в Европу. Россия всегда сохраняла во многом уникальное изолированное существование. И при дальнейшем развитии этот изоляционизм должен, как убеждены консерваторы, сохраняться.
       — Автаркия? Закрытое общество и железный занавес?
       — Ни то и ни другое. Понять суть того, что предлагают консерваторы, гораздо проще, если уяснить, что они отрицают. Говоря об изоляционизме, они не призывают отгораживаться от всего мира. Но они считают, что Россия не должна участвовать ни в каких внешних конфликтах. Взять, к примеру, нынешний конфликт на Ближнем Востоке. Россия не может активно участвовать в нем на стороне Израиля, потому что наши мусульмане вряд ли воспримут это позитивно. Но и полностью на стороне мусульманских стран выступить нельзя, потому что в стране есть еврейское население. Точно так же и в иных международных конфликтах Россия не должна присоединяться ни к одной из конфликтующих сторон.
       — Что еще включают консерваторы в ценностное ядро?
       — Безусловное понимание, что наша цивилизация православная, поскольку Россия — единственное государство в мире, судьба которого связана с судьбой православной религии. Поэтому вхождение России в Евросоюз для консерваторов неприемлемо. Россия в ЕС — это для них уже не Россия.
       — А как же православная Греция?
       — Греция — это часть Евросоюза. И для нее европейская идентичность гораздо более значима, чем собственно православная. Консерваторы понимают цивилизацию как определенную земную проекцию религиозных и духовных идей. Католицизм, протестантизм, иудейская вера — все имеет свое земное воплощение.
       — Почему же Греция не может быть земной проекцией православной идеи?
       — Чтобы претендовать на такую роль, ни Греция, ни какая-то другая страна не обладают тем политическим и военным могуществом, которое до сих пор имеет Россия.
       — А какую роль консерваторы отводят, допустим, Татарии? Что, если в этой республике к власти придут татарские консерваторы, у которых будет собственное ценностное ядро, замешанное на традициях ислама, и они захотят изоляционизма, сочтя пребывание в составе Российской Федерации угрозой своей идентичности?
       — Напротив, изоляционизм России в целом и должен, по мысли русских консерваторов, помочь сохранить идентичность как татарам, так и башкирам и калмыкам. Если эти республики выйдут из состава федерации, то непременно станут участниками того глобального конфликта, который завязывается сейчас между условно богатым севером и бедным югом. И уж в этом-то конфликте они точно лишатся идентичности. Поэтому федерация представляется русским консерваторам как общий ковчег спасения различных этнических общин и сохранения различных религиозных традиций. Каждая национальная республика может строить свое собственное общество так, как ей угодно. Но при этом должны быть и общефедеральные установки. Причем, так сказать, культурная маркировка этих установок должна быть не татарской, не башкирской...
       — ...а православной?
       — Да. Православие должно иметь господствующее положение, оно должно быть приоритетно закреплено в образовании, в культурной пропаганде.
       — Но как же быть с другими религиями? И куда девать конституционное положение о том, что Россия — светское государство?
       — Во-первых, православие — религия веротерпимая, насильно обращать в свою веру никого не станет. А во-вторых, консерваторы, говоря о православии, ведут речь не о церкви, а о культурной ткани общества, которая создана большинством населения и, значит, связана с православной традицией.
       — Приоритет в образовании, в культурной пропаганде — и это при том, что русская церковь не прошла тем путем, каким, допустим, прошла церковь католическая, нащупывая свою нишу в светском государстве. Не чревато ли это православным фундаментализмом или, наоборот, отрывом священнослужителей от прихожан?
       — Все может произойти. А чтобы не произошло ничего негативного, консерваторы предлагают золотую середину. Между тем фундаментализм — это когда религиозные догматы переводятся из нравственных норм в правила повседневного житейского поведения.
       — На то и догматы, чтобы им следовать.
       — Не все так просто. К примеру, есть десять заповедей Нагорной проповеди. Мы знаем, что "не убий" и "не укради" подразумевают не только грех, но и уголовно наказуемое преступление. А вот догмат "не прелюбодействуй" подразумевает только грех. И если за супружескую измену предусмотрено уголовное наказание — это признак фундаментализма, суть которого именно в том, что он стирает грань между религиозным и правовым. Консерваторы, напротив, четко устанавливают эту грань. Ну а для того, чтобы церковь не отчуждалась от прихожан, консерваторы предлагают омирщение православия. Иными словами, адаптацию в современном миру.
       — А церковь такое позволит?
       — По логике, руководство церкви должно быть в этом заинтересовано. Есть, конечно, опасность, что омирщение не воспримут не в меру ретивые священники на местах, для которых религиозность прихожан означает подчинение их конкретному батюшке.
       
"В ударе по олигархам Кремль вел себя консервативно"
       — А где та грань, за которой консерватизм превращается в национализм?
       — Такой грани может и не быть. Порой русские консерваторы называют себя националистами, заявляя, что главная задача российского государства — служить благу русского народа. При этом никто из них не требует этнической или расовой дискриминации.
       — Если из многих народов один — на особом положении, разве это не дискриминация оставшихся?
       — Дискриминация — это узаконенное поражение в правах, что характерно для крайних форм национализма, сравнимых с германским нацизмом или расизмом. К консерваторам это не имеет отношения. Тем более что для них лучшая защита от любых крайних проявлений в политике — это демократия.
       — Суверенная демократия?
       — Безусловно.
       — Стало быть, в Кремле у нас консерваторы, судя по настойчивости, с какой его обитатели твердят о суверенной демократии в последние года два?
       — Это всего лишь консервативная риторика. О какой суверенности может идти речь, если международные нормы в России имеют большее значение, чем ее законы? Консерваторы же утверждают, что приоритет в России должна иметь российская Конституция, что высшей судебной инстанцией должен быть наш Конституционный суд, а не Страсбургский. Точно так же, говоря о демократии, власть делает все, чтобы никакой конкурентной политической среды в стране не было. В результате Кремль действительно твердит о суверенной, то есть специфически российской демократии, а на самом деле хотел бы оказаться в Европе, но не в нынешней — с развитой демократией, а в аристократической Европе образца 200-300-летней давности.
       — Почему в России существуют различные общественные объединения, именующие себя консервативными, а реальных действенных партий нет?
       — "Народная воля" Сергея Бабурина — консервативная партия. Такой же была "Родина".
       — Так это же прокремлевские партии.
       — Сложно было не поддержать Кремль, особенно с началом второго срока президента Путина. В ударе по олигархам Кремль изначально вел себя консервативно, следуя одной из признаваемых консерватизмом ценностей — солидарности. Согласно этому принципу, любой человек, какую бы должность он ни занимал в госструктурах и каким бы статусом ни обладал, должен ощущать себя частью общества.
       — Общественное выше личного, как в советские времена?
       — И это в том числе. Если ты стал олигархом, то не забывай общество, которое наделило тебя колоссальной собственностью. А если ты ее используешь исключительно ради своего удовольствия, то общество вправе вернуть ее себе обратно. Кремль вел себя консервативно, лишь когда забирал у олигархов капиталы. Но обществу эти капиталы не вернулись. Состоялся очередной передел собственности — и все.
       — Почему же такая умеренная, сбалансированная идеология консерватизма, отражающая интересы национального большинства, почти неинтересна электорату?
       — Не исключено, что эта идеология станет популярной на очередном избирательном витке. Либерализм дискредитирован. Путин популярен, но власть с псевдоконсерватизмом, псевдодемократией, псевдолиберализмом почти дискредитирована. А в отсутствие реальной политической конкуренции силу могут набрать радикальные формирования левого или националистического толка, достойной альтернативой которым может стать консерватизм.
*Материал о левой идее см. в #29, о либерализме — в #31.
       
Из истории российского консерватизма
       Несмотря на богатую историю консерватизма на Западе, в постсоветской России ему явно не везло.

       Долгое время едва ли не единственным отечественным носителем консерватизма оставался человек с говорящей фамилией Убожко. Основанная бывшим политзаключенным в 1988 году партия поначалу называлась Демократической, а в 1990-м была переименована в Консервативную. В мае 1992-го ее официально зарегистрировал Минюст — и это была, пожалуй, единственная удача российских консерваторов за все 15 лет новейшей истории.
       В 1991 году на первых выборах российского президента Консервативная партия несколько раз пыталась выдвинуть кандидатом Льва Убожко, но Центризбирком постоянно отказывал ему в регистрации. Не удались партии и попытки избраться в парламент на двух первых думских выборах. В 1993-м консерваторы не одолели даже первый этап избирательного марафона, не сумев собрать нужное количество подписей в свою поддержку. А в 1995 году они в числе первых подали в ЦИК необходимые документы (партсписок возглавляли Лев Убожко, экстрасенс Анфиса Жанимова и иллюзионист Эмиль Кио), но опять не смогли выполнить всех предусмотренных законом процедур.
       В 1997 году Убожко учредил Консервативное движение России, чтобы консолидировать в единую политическую силу всю консервативную часть политического спектра страны. И в 1999 году консерваторам наконец-то удалось прорваться на думские выборы: новое движение не стало связываться с подписями, а внесло избирательный залог, но в итоге собрало лишь 0,13% голосов. А выборы в Госдуму-2003 закончились для партии досрочно: вскоре после официального заявления о намерении включиться в кампанию внезапно умер Лев Убожко, после чего организация отказалась от участия в выборах. С тех пор Консервативная партия не напоминала о своем существовании, навсегда оставшись в политической истории одной из старейших, но одновременно и одной из самых малоизвестных партий.
       Другие попытки использовать тему традиционализма были эпизодическими. Так, в конце 1990-х ее пыталась эксплуатировать Христианско-демократическая партия: она прекратила существование после вступления в силу в 2002 году закона "О политических партиях", запретившего создание партий по религиозному признаку, но бывший лидер христианских демократов Александр Чуев избрался в Госдуму в 2003 году по списку "Родины". А в думской кампании 1999 года безуспешно пыталась участвовать Партия консервативных предпринимателей.
       Однако осенью прошлого года консервативная идеология неожиданно оказалась востребованной на высшем политическом уровне: в "Единой России" возникла дискуссия о том, что партии не помешало бы обзавестись правым и левым крыльями. Дискуссия длилась три дня, после чего партийное руководство приказало ее свернуть. Но представители двух крыльев все-таки успели создать Центр социально-консервативной политики и либерально-консервативный клуб "4 ноября". Правда, ни левые, ни правые единороссы не генерируют каких-либо идей, связанных с традициями, идентичностью или иными типичными консервативными установками, обосновывая свой консерватизм лишь неизменностью нынешнего путинского политического курса. Но именно социальный консерватизм, объявленный по итогам этой дискуссии официальной идеологией "Единой России", будет закреплен в качестве фундамента новой программы партии власти, которая будет принята на ее съезде ближайшей осенью.
       
"Консервативного избирателя в России просто нет"

       В современной России не может быть ни консервативных партий, ни консервативно настроенных избирателей, считает руководитель отдела социально-политических исследований "Левада-центра" Лев Гудков.
       
       Все социологические опросы показывают, что консервативного избирателя в России просто нет. Есть у россиян отдельные установки, есть желание, чтобы ничего в стране не менялось, чтобы правительство обеспечивало некоторый жизненный уровень и чтобы развитие было стабильным — точнее, чтобы жизнь была предсказуемой. Этим фактически и ограничиваются настроения избирателей, что свидетельствует об отсутствии консервативных установок в обществе.
       Не видят избиратели носителей консерватизма и среди партий. "Народная воля", "Родина" — эти партии россияне знают, но считают, что они стоят на позициях национализма. Иногда некоторые политологи, говоря об идеологии "Единой России", называют ее то центристской, то консервативной. Да, наша правящая элита не хочет радикальных изменений, предпочитая медленный, эволюционный путь развития. Причем для нее важно не "развитие", а "медленный путь". Отсюда и тезис, что Россия пока не дозрела до демократии, что к демократии придем когда-нибудь, но не сейчас, а сейчас общество должно терпеть ограничения и административный произвол.
       Все это опять же не имеет никакого отношения ни к консерватизму, ни к центризму. Правящая элита сейчас озабочена только одним — удержанием власти. Поэтому идеология партии власти эклектична, она вбирает значимые элементы всех партий: патриотизм, великодержавность, рынок, права человека, социальную защиту и даже такой конструкт, как социальный консерватизм. В действительности эта аморфная идеологическая каша — признак того, что реальная идеологическая работа партией не ведется. Эклектика понадобилась потому, что реформы приостановлены и партия власти не задается целью разработать идеологию модернизации.
       А если нет идеи прогресса, идеи интенсивного развития, то, естественно, в политике не может быть и охранительной консервативной тенденции. Так, консерватизм в Англии стал реакцией на успехи лейбористов, консерватизм республиканцев в США — реакцией на успех демократов. Во всех случаях консерватизм как идеологическое течение возникал в ответ на слишком резкие социальные изменения в обществе. Во время российских реформ 1990-х годов такую нишу занимала КПРФ, но консервативной она от этого не стала. Ответом же на идеологическую эклектику нынешней власти стали мелкие радикальные группы лимоновцев, монархистов, сталинистов.
       Консерватизм в конечном итоге так и не стал заметным российским явлением. Он остается ярлыком, перенесенным с западного политического поля, которым пользуются политтехнологи, политические аналитики, эксперты и консультанты. А реальной работы по выработке консервативной идеологии, которой могли бы придерживаться устойчивые, воспроизводимые политические организации, не ведется.
       
Популярность консервативной идеологии у россиян (%)*
       Консерватизм, высокое влияние традиций — 45
       Стремление к новизне, отсутствие устоявшихся норм — 40
       Затрудняюсь ответить — 15
       Источник: ВЦИОМ, июнь 2006 года.

*Доля респондентов, избравших один из трех вариантов ответа на вопрос: "Что, на ваш взгляд, наиболее характерно для политической культуры россиян?"
       
Популярность основных лозунгов консерваторов (%)
       Повышение боеспособности армии как главная задача государства — 60
       Приоритет государственных интересов над личными — 41
       Приоритет православных духовных ценностей — 47
       Неучастие России в международных конфликтах* — 54
       Источники: ФОМ, "Левада-центр", ВЦИОМ; 2005-2006 гг.

*Доля респондентов, считающих, что России не следует принимать участие в урегулировании конфликта между Израилем и организацией "Хезболла".
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...