Ъ представляет главные события прошедшего музейного года.
Открытие года
Лучшая часть собрания ГМИИ имени Пушкина — коллекции французского искусства Сергея Щукина и Ивана Морозова — отделилась от музея слепков: в старом здании Музея личных коллекций открылась галерея искусства стран Европы и Америки XIX-XX веков. Конечно, только разделы французского импрессионизма, постимпрессионизма и фовизма могут претендовать на музейную полноту. Для того чтобы соответствовать названию, галерее катастрофически не хватает искусства XX и первой половины XIX веков — выставленные здесь трофейные Гойя и Домье погоды, увы, не делают. Однако то, что музейный квартал ГМИИ на Волхонке расширяется, сдерживая наступление музеев Шилова, Глазунова и прочих деятелей такого же искусства, не может не радовать.
Ссора года
Открывая новую галерею ГМИИ, директор музея Ирина Антонова объявила о своем плане воссоздать в Москве Государственный музей нового западного искусства (ГМНЗИ), закрытый за "формализм" в 1948 году. Речь, разумеется, идет не о том, чтобы выставить Ван Гога в зале с названием "Выкрутасы буржуазного искусства", как это было в ГМНЗИ, а о том, чтобы вернуть из Эрмитажа часть коллекций Сергея Щукина и Ивана Морозова, переданных в Ленинград после закрытия московского музея. Взаимные претензии ГМИИ и Эрмитажа окончательно испортили и без того не идиллические отношения двух главных музеев страны.
Скандал года
Пропажу двух сотен ювелирных изделий сомнительной художественной ценности из отдела истории русской культуры Эрмитажа поспешили объявить "кражей века". И хотя потеря для национальной культуры в данном случае, прямо скажем, невелика, именно кража из крупнейшего музея страны, в которой оказались замешаны его сотрудники, послужила поводом к "музейному делу", напоминающему показательные сталинские процессы. Этот сценарий был в деталях разработан еще в 1930-е годы: имена воров называются без суда до окончания следствия, сознательные граждане добровольно возвращают расхищенное народное достояние, проштрафившийся руководитель (Михаил Пиотровский) публично кается, а тень подозрения ложится на все музейное сообщество.
Загадка года
Главной выставкой, подготовленной к саммиту "большой восьмерки" в Петербурге, была ретроспектива Павла Филонова в Русском музее. Это единственный из великих русских авангардистов, который не попал во всеобщую историю искусства и практически неизвестен за пределами России. Выставочный дизайн должен был, видимо, подчеркнуть масштаб Филонова — в залах было темно, как в храме, лишь яркие лучи света выхватывали из кромешной тьмы картины и рисунки художника. Графика, которую так — в темноте — обычно и выставляют, смотрелась неплохо. А вот живописи из-за технических ошибок экспозиторов не было видно совсем. Все это, наверное, произвело неизгладимое впечатление на высокопоставленного западного зрителя: искусство непонятное, картин не разглядеть — вот уж действительно загадочная русская душа.
Пенсионер года
Первую в России выставку Виллема де Кунинга — одного из лидеров абстрактного экспрессионизма, художника, ни одной картины которого нет в наших музеях,— можно бы было отнести к числу самых долгожданных событий, если бы не одно "но". В Эрмитаж привезли не "классического", маниакально-депрессивного де Кунинга с грязным цветом и рваными формами, а позднего, 80-летнего, старчески сентиментального лирика, ничего общего с бурей и натиском времен "живописи действия" не имеющего. Такое же разочарование вызывала и позапрошлогодняя выставка позднего, "нетипичного" Хуана Миро в Русском музее.
Пионер года
Вадим Захаров стал самым молодым (ему 47 лет) художником, удостоившимся настоящей, подробной ретроспективы в Третьяковской галерее. После такого успеха московско-кельнского концептуалиста пригласили в Русский музей — концептуализировать ретроспективу Павла Филонова. Насмешливый Вадим Захаров инсталлировал на выставке трехметрового игрушечного льва, который, пугая публику, рычал филоновские тексты. Лев, правда, сломался на следующий день после вернисажа, а вот письмо господина Захарова товарищу Филонову, в котором он с пионерским задором призывает авангардиста не слишком-то зазнаваться и поменьше думать о собственном величии, красуется на стене музея до сих пор.
Потеря года
Самая печальная музейная утрата — подмосковная усадьба Мураново, связанная с именами Евгения Боратынского и Федора Тютчева. Случившийся в конце июля пожар уничтожил большую часть главного усадебного дома, построенного в 1842 году по проекту самого Боратынского. Хотя знаменитую коллекцию музея (в Муранове хранились не только мемориальные вещи, но и рукописи обоих поэтов, а также превосходное собрание живописи и библиотека) удалось спасти от огня, более сотни экспонатов числятся среди погибших и смертельно раненых. Реконструкция в Муранове займет многие годы, и в результате ее неизбежно появится новодел, что особенно обидно. Ведь по степени сохранности и аутентичности Мураново превосходило и Ясную Поляну, и Михайловское.