гастроли балет
В день предотвращения терактов на сцене "Ковент-Гардена" Большой театр представил балетную комедию "Светлый ручей". По наблюдениям ТАТЬЯНЫ Ъ-КУЗНЕЦОВОЙ и без того хорошее настроение зрителей спектакль довел до лучезарности.
Наш самолет приземлился в аэропорту Гатвик после того, как операция по задержанию террористов была завершена. Вполне безмятежным выглядел и сам Лондон: на Оксфорд-стрит по обыкновению сновали толпы покупателей, в Гринвиче на травке валялись бесчисленные парочки, на площади у "Ковент-Гардена" вокруг уличных актеров и музыкантов, как всегда, роились сотни праздношатающихся, а вечером зал Королевского театра под завязку заполнила оживленная публика, не испугавшаяся незнакомого названия — "The Bright Stream".
Похоже, ни либретто, ни драматическое прошлое комедии из жизни советского колхоза, репрессированной в 1936 году, не слишком беспокоили зрителей: объемным буклетом с содержанием и историей спектакля обзавелись немногие. Большинство довольствовалось программками с перечнем персонажей и именами исполнителей, в которых массовик-затейник Зина торжественно именовалась "the Bright Stream Collective`s morale officer". Опасения, что запутанный сюжет и экзотические персонажи "Светлого ручья" (все эти "горцы", "дачники", "старики Гаврилычи", словно выскочившие из сталинских комедий) окажутся недоступны современным лондонцам, оказались напрасны. Внятно выстроенное действие с детально проработанными мизансценами, обильной пантомимой и четкими портретными характеристиками местная публика поняла без словесных пояснений и реагировала с живостью, которой не могла бы похвастаться и русская аудитория.
Сам жанр комического балета исторически близок англичанам: разбитные танцевальные пантомимы с обильными перипетиями и травестийными переодеваниями были популярны в Лондоне задолго до того, как дягилевцы вернули англичанам интерес к классическому балету. Жесты, мимику, танцевальные шутки здесь понимают с полупа, а потому на лондонском "Светлом ручье" радостные смешки зала раздались гораздо раньше, чем бывало на московском: в самом начале первого акта, когда две бывшие одноклассницы, колхозная массовичка и столичная прима, вспоминали свое балетное детство. На параде-дивертисменте персонажей смешки переросли в регулярное хихиканье, увенчавшееся первым "браво!" после неистового танца Классической балерины, возбужденной обилием страстных горцев. Ну а во втором акте, львиную часть которого составляют розыгрыши с переодеваниями (в главном из них Классический танцовщик на пуантах и в воздушном платье сильфиды соблазняет престарелого дачника), Королевский театр сотрясал настоящий хохот.
Надо признать, труппа Большого была в ударе: все от ведущих солистов до последней колхозницы кордебалета танцевали с нескрываемым удовольствием и раскованностью. Жизнерадостный азарт захлестывал сцену — артисты устроили настоящий перепляс, и публика с нескрываемым удовольствием наблюдала за их танцевальным состязанием. Победила, пожалуй, Мария Александрова в роли Классической балерины. Этой скорее рациональной, чем импульсивной балерине, бесшабашность к лицу: она придает человечность ее традиционно победительному танцу. Антипод госпожи Александровой — грациозная Светлана Лунькина — прелестно и естественно сыграла Зину, но ее роль в балете менее выигрышна. Гармонист Геннадия Янина оказался лидером среди мужчин: его сельский донжуан — блистательная работа и в актерском и танцевальном плане. Слабовато выглядел разве что Юрий Клевцов в роли агронома Петра; рыхловатый, далеко не юный танцовщик танцевал "на опыте" — не допустив ляпов, но и без блеска. Сергей Филин в партии Классического танцовщика явно жаждал реванша: кисло-сладкие отзывы критиков на его исполнение ролей принцев в "Золушке" и "Лебедином" лишь подхлестнули честолюбие премьера. Он был само обаяние: предупредителен к партнерам, кокетлив с публикой, щедро расточал кабриоли, пируэты и актерские хохмы. На мой взгляд, чрезмерно щедро, особенно в женском обличье: его импровизационные приколы затуманили добрую половину балетмейстерских, чисто танцевальных шуток, да и на пуанты артист взгромождался далеко не всегда, когда требовалось,— благо, публика и не подозревала об этом.
Пылкие аплодисменты в финале и многочисленные поклоны не притупили бдительность корреспондента Ъ (два года назад схожая реакция публики на московскую версию "Ромео и Джульетты" не помешала прессе разгромить спектакль в пух и прах). После спектакля я отловила несколько влиятельных балетных персон. Как обычно, самым суровым оказался уже знакомый читателям Ъ Климент Крисп (см. его рецензию в номере от 10 августа)-- старейшина критического цеха, помнящий еще Галину Уланову на гастролях Большого полувековой давности. Первый акт "Светлого ручья" он похвалил за "изобретательные танцы" и "превосходное исполнение", но "мужчина в платье" вызвал у него неодобрительно-брезгливую гримасу. Знаменитая балерина Наталья Макарова оказалась лояльнее, заметив с каким-то озадаченным недоумением, что балет "очень забавен" и понравился даже ее мужу (муж, сумрачного вида сухопарый американец, согласно закивал), что "танцуют все отлично", а "особенно хороша Александрова". Обозреватель Evening Standard Норман Лебрехт, к мнению которого внимательно прислушиваются импресарио, был совсем уж благодушен: "Потрясающие танцы, остроумная постановка и великолепный оркестр. Думаю, все так и напишут",— оптимистично подытожил он.