Новая музейная недостача, обнаруженная на сей раз в Российском архиве (см. статью на этой странице) сразу после скандала в Эрмитаже, все больше напоминает пиар-кампанию. Недаром история с кражей рисунков Якова Чернихова, "намеченная к раскрытию" на 10 августа, вышла в информационные ленты уже вчера. Одна из целей этой кампании — контроль чиновников над музеями и их финансовыми потоками (см. вчерашний Ъ), другая — наведение порядка в самом музейном деле. И если первая задача скорее субъективна, то вторая совершенно объективна.
Глава Роскультуры Михаил Швыдкой не спешит обвинять во всех бедах музейных работников. По его словам, прозвучавшим по поводу дела Эрмитажа, "они не представляют опасности — это беззаветно преданные своему делу люди, которые и сохраняют культурные ценности музея. Однако хранителю трудно сочетать научную работу с серьезной работой, связанной с инвентаризацией фондов". С последним утверждением трудно не согласиться, но для наших музеев это не оправдание, а приговор.
Практически любой из наших музеев — сам по себе экспонат милой советской старины. Мало какое учреждение может сравниться с музеями в "советскости" устоев и привычек. И даже Эрмитаж с его имперским пафосом не исключение. Спросите молодых сотрудников, и они расскажут, как в авторитетных российских музеях никто и никогда не уходит на пенсию. Как в музеях цветут династии, как по-прежнему интригуют за заграничные поездки. По-прежнему воспринимают хранение как свое личное достояние и в соответствии лишь со своим настроением решают, кому показывать вещи, а кому отказать, по-прежнему часами пьют чай с тортиками и все так же царствует по-музейному растянутая чуть ли не в вечности дедовщина старших над молодыми.
В наших музеях по-прежнему ничего не знают и знать не хотят о конкурсности отбора персонала, о тщательно составленных резюме, о соответствии научной квалификации претендента открывшейся вакансии. Это совершенно особый мир, в котором не работают никакие законы, принятые в западных музеях. В зарубежных музеях хранитель — должность чисто техническая, а разработкой концепций и писанием монографий занимается куратор коллекции, освобожденный от нудного труда по сверке инвентарных номеров на вещах с номерами на учетных карточках. У нас же место хранителя — вершина в "научной" карьере, к которой стремятся годами и за которую держатся изо всех сил.
Мой собственный опыт в другом оплоте русской музейности — Государственной Третьяковской галерее — заставляет с большим скепсисом внимать доводам чиновников о том, что компьютерную систему учета передвижения музейных предметов нельзя наладить в связи с недофинансированием музеев и необеспечением их современной техникой. Никто почему-то не говорит, что даже существующими в музеях "писюками" основной контингент пользуется неохотно и с большой опаской — а вдруг, не дай бог, текст "пропадет", то ли дело дедовские (или уж точнее, бабовские: по традиции большинство музейных сотрудников женщины) методы — проверенные каталожные карточки, заполняемые от руки. Не знаю, сколько докторов наук числится в Эрмитаже, а вот, скажем, в Третьяковке за последние десятилетия как-то появился один — первый чуть ли не со времен Грабаря,— да и тот уволился. Диссертацию он защитить сумел, но защитить свои идеи компьютеризации музейной жизни так и не смог.
В музеях не нужно воров, чтобы экспонаты исчезали. Можно ручаться, что половина из того пропавшего, что наверняка найдут грядущие проверки Росохранкультуры, окажется вовсе не похищенной злобными преступниками, а завалившейся за шкафы (был такой случай в Эрмитаже) или забытой в так и нераспакованных ящиках в депозитарии (был такой случай в Третьяковке), причем это могут быть не только мелкие вещицы, а самые что ни на есть шедевры и хиты коллекции.
Есть и еще один нюанс: тот же Михаил Швыдкой посетовал, что музейные сотрудники, взращенные в советские времена, оказались не готовы к появлению антикварного рынка и вообще товарно-денежных отношений в музейной сфере. Странная наивность, неужели господин Швыдкой ничего не знает о самом распространенном "отхожем промысле" музейных научных сотрудников — экспертизе произведений из частных собраний, с которой потом эти вещи и появляются на антикварном рынке. Проведение экспертизы (на подлинность и другие параметры) — нормальная музейная деятельность. Но у нас так устроено законодательство, что если музейный эксперт ошибается, то ответственность несет музей, а не лично персона, подписавшая экспертизу, что, естественно, создает самую благоприятную почву для всяческих конфузов и скандалов.
И вот эта-то ситуация и является музейной катастрофой, потому что именно она привела к депрофессионализации, при которой можно годами ничего не делать, ничего не писать и мало что знать о том, что хранишь. Сейчас вышестоящие инстанции заявляют, что примут все возможные меры по ужесточению учета и контроля. И примут, и ужесточат. Вот только любой хранитель в любом музее мира скажет вам, что при желании он может вынести из музея любой экспонат. Нет такой системы безопасности, которая будет отслеживать разруху, как говорил булгаковский профессор Преображенский, "в головах". Истории с нечистыми на руку сотрудниками музеев существуют не только в модных ныне искусствоведческих детективах. Но получается, что ловить вора гораздо легче, чем изменить музейные традиции, хранимые десятилетиями.