мифотворчество
Самый конвертируемый в мире украинский режиссер, Андрей Жолдак в своей стране не выпускал премьер почти целый год — с тех пор, как из харьковского "Березиля" вынужден был переместиться в берлинский "Фольксбюне".
Москвичам повезло больше: здесь театрального хулигана из Харькова помнят еще по спектаклю пятилетней давности "Опыт освоения пьесы 'Чайка' системой Станиславского", поставленному в том же Театре наций. В 2003 году Андрей Жолдак снова возмутил Москву — на этот раз гастрольным показом "Одного дня Ивана Денисовича" и сопровождавшим его громким скандалом (спектакль проклял сам Александр Солженицын, когда узнал о некоторых натуралистических подробностях — например, что в "Одном дне" разбивают за вечер несколько сотен яиц).
В новой постановке "Федры" самой агрессивной, щекочущей нервы зрителей деталью оказываются мучения белой мышки — к ее лапкам подведены провода, тельце сотрясается в агонии, вокруг, ничего не замечая, копошится еще с десяток мышей, и все это показывают на экране, еще до того как на сцене появятся Федра, Ипполит и все прочие. Дальнейшее действие будет только изменением масштаба: если показать мышиную возню крупным, даже сверхкрупным планом, как делает Андрей Жолдак, обнаружится, что герои трагедии и есть те самые беспомощные пушистые существа.
Даже когда на сцене возникает реальная Федра (эту роль режиссер доверил актрисе "Ленкома" Марии Мироновой) и корчиться в муках предстоит уже ей, игра кинематографическими планами продолжается. Все три часа, пока идет спектакль, за героями по пятам движется человек с видеокамерой, и их неправдоподобно крупные изображения (трясущиеся губы, серая от напряжения кожа, где каждая пора величиной с чайное блюдце) тут же проецируются на экран. Будь это во власти режиссера, он, может быть, заставил бы Марию Миронову играть не так хорошо, чтобы не отвлекать зал от собственных технических придумок. Хотя именно для нее все эти крупные планы оказываются главным козырем: без них исключительное умение актрисы играть трагедию почти беззвучно, вести спектакль на одной только мимике оценить было бы во много раз труднее.
Со знаменитым сюжетом Андрей Жолдак поступает примерно так же, как с разными планами изображения. Умелая корректировка окуляра — и мыши превращаются в людей, а человеческие лица — в огромные маски, в которых играли актеры в Древней Греции. Если так же пристально всматриваться в события мифа, за любовью царицы Федры к своему пасынку Ипполиту можно обнаружить историю помешательства совсем из другой эпохи. Скажем, из послевоенной советской жизни. По сюжету, который Андрей Жолдак придумал вместе с худруком Театра наций Сергеем Коробковым, Федра на самом деле — жена партийного босса Вера Ивановна Павлова. В минуты помрачения рассудка ей кажется, что она и есть та самая афинская царица.
Как только муж доставляет ее в элитный санаторий "Золотой колос", выясняется, что помрачение носит массовый характер. Живущий здесь юный даун (Евгений Ткачук) воображает себя Ипполитом, директор заведения (Михаил Янушкевич) — кормилицей Федры Эноной, крикливая старшая сестра (Ольга Тумайкина) может в случае надобности обратиться в наставника Ипполита Терамена. Кто чем одержим, уже не очень понятно: то ли Федра мерещится Вере, то ли Вера — Федре. Линейная перспектива окончательно сметена, все времена, все планы изображения перемешаны. Не совсем ясно, где коренится грех — вероятнее всего, в самой человеческой природе. Поэтому к концу спектакля на сцене море трупов плюс вполне натуральное изнасилование: директор "Золотого колоса", он же кормилица Энона — чем меньше логики, тем лучше для мифа и для Андрея Жолдака,— прямо на мокром песке у санаторного пруда насилует свою неподатливую пациентку.