Громкий дон

Теодор Курентзис продирижировал "Дон Жуаном"

концерт опера

В зале имени Чайковского состоялось последнее громкое событие сезона — концертное исполнение оперы Моцарта "Дон Жуан". Пели тщательно отобранные исполнители-иностранцы, играл оркестр Musica Viva, немногие хоровые эпизоды исполнял хор Бориса Тевлина, а дирижировал Теодор Курентзис. Проект оказался на порядок более впечатляющим, нежели другие недавние работы дирижера — "Свадьба Фигаро" и "Так поступают все", считает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.

Сравнение между теми, месячной давности, двумя концертами и нынешним концертным "Дон Жуаном" напрашивалось. Хотя, строго говоря, это явления разного порядка. "Фигаро" и "Cosi fan tutte" — проекты самого Теодора Курентзиса: в качестве оркестра и хора задействованы были новосибирские подопечные маэстро, причем выбор солистов был целиком на усмотрении дирижера. Исполнение "Дон Жуана" было задумано третьими лицами — продюсерским центром Classica Viva, который в этом сезоне отметился значительной акцией: концертной версией "Орфея и Эвридики" Глюка с европейскими солистками, молодым столичным оркестром Pratum Integrum и тем же Теодором Курентзисом. Но в "Орфее" три сольные партии, а в "Дон Жуане" — восемь. Всех восьмерых подбирали с двумя принципиальными идеями. Первая — достаточно очевидная: почти все певцы свои партии в "Дон Жуане" уже пели на сцене, и этот опыт, естественно, на качестве исполнения не мог не отразиться. Вторая идея уже концептуального свойства: среди певцов было предостаточно специалистов по барочному вокалу, и женские голоса, например, явно предпочитались в соответствии со стандартами аутентичного исполнительства — светло окрашенные, инструментальные, без всякой массивности.

Тем не менее привесить на представленное исполнение ярлык "аутентично" все-таки затруднительно. Инструментарий у Musica Viva был вполне современный, не считая двух натуральных труб и молоточкового фортепиано, которому поручили партию континуо. Сама дирижерская интерпретация получилась скорее остро индивидуальной, чем следующей каким-либо канонам. Тут важно, что эту индивидуальность удалось реализовать полнокровно и всесторонне. Те две моцартовские оперы, названные выше, Теодор Курентзис попытался вынести целиком на собственных плечах, потому что иначе и не получалось. Все его своеволие, вся его смелость, весь его темперамент тогда противостояли лишь довольно скромному вокальному артистизму и не очень-то самостоятельным оркестровым силам. В случае с "Дон Жуаном" он получил, во-первых, не просто послушный, но и умный оркестр, а во-вторых, яркую и харизматичную команду певцов. И, как результат, вместо дирижерского "моноспектакля" — картина интересного, увлеченного и слаженного сотрудничества. В котором, безусловно, были элементы фирменного курентзисовского волюнтаризма (просто-таки пулеметный темп в "арии с шампанским" Дон Жуана, неожиданная поспешность арии Церлины "Batti, batti, o bel Mazetto"), но было и немало взвешенных и основательных концептуальных находок.

Откровенных неудач, почитай, и не случилось вовсе. Можно посетовать разве что на то, что сопрано британки Наташи Марш, певшей Донну Эльвиру, оказалось слишком небольшим для небезупречной акустики зала Чайковского, а низы звучали весьма слабо. А авторитетный английский бас-баритон Майкл Джордж (Командор) явно испытывал возрастные проблемы с голосом, и в финале свою зловещую беседу с Дон Жуаном вел из-за сцены — через динамики.

Если же перечислять удачи, то самой значительной их них оказалась немка Симона Кермес (Донна Анна). Ее отточенное на генделевских партиях чистое, серебристое, безукоризненно гибкое и полетное даже на пианиссимо сопрано великолепно справлялось и с драматичными речитативами, и с высокими каденциями, а ее заключительная ария ("Non mi dir bel idol mio") вызвала в зале неистовство, впечатляющее даже при учете обычной восторженности нашей оперной публики. Совершенно не терялся на ее фоне американец Шон Мэти, исполнявший партию преданного Дона Оттавио,— отменный тенор россиниевского склада с приятным мягким тембром и красивой кантиленой. Практически идеальной получилась пара Церлины и Мазетто (француженка Джаэль Азаретти и англичанин Д`Арси Блейкер), не только подкупавших чуткой музыкальностью, но даже по внешности и актерским приемам до смешного подходивших для своих ролей. Впрочем, насчет внешности и актерской игры в этом исполнении вообще все было в порядке. Молодому итальянцу Симоне Альбергини ("Бойфренд Анны Нетребко",— шептались в публике) можно хоть без грима играть Дон Жуана, и это в придачу к прекрасным вокальным данным. То же и с Натаном Бергом (Лепорелло): зная певца по записям, трудно поверить, что этот серьезный певец с интеллектуальным репертуаром — прирожденный комический актер, каким он показал себя даже в рамках концертного исполнения.

Актерской игры с уклоном в комикование действительно было много. В качестве списка побед своего патрона Лепорелло показывал Донне Эльвире глянцевый журнал, он же получал в качестве мзды от Дон Жуана "пьять рублей" (именно так); перед своей серенадой главный герой оперы позвал музыканта с мандолиной словами "Вася, иди сюда", а сцена на кладбище разыгрывалась на боковой галерее над сценой. Однако все свои гэги и мизансцены певцы придумали сами, и, может быть, поэтому все это было так естественно и обаятельно. Слишком прямолинейно и нарочито выглядел разве что только кроваво-красный свет, которым залили сцену, когда Дон Жуану пришло время проваливаться,— спецэффект, к которому можно было бы и не прибегать, поскольку моцартовской музыке и так дали высказаться в полный голос.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...