интерпретация
Премьерой спектакля "26 комнат" по произведениям Антона Чехова завершил сезон Киевский театр драмы и комедии на Левом берегу. Режиссер Эдуард Митницкий через творчество классика высказал несколько нелицеприятных суждений о беспросветной тоске и пошлости современной жизни.
Художественный руководитель Киевского театра драмы и комедии на Левом берегу Эдуард Митницкий в последние годы ставит спектакли в родном коллективе не слишком часто, но каждый из них претендует на программное высказывание, по большей части идеологическое. Мастер старой школы, Эдуард Митницкий свято верит в театр как средство своего рода социальной терапии, через искусство он старается показать недостатки современной жизни.
Не стали исключением и "26 комнат", поставленные по мотивам известной только специалистам пьесы Антона Чехова "Леший". Написанная в 1889 году на летних каникулах в Сумах, она невысоко оценивалась самим писателем, а еще уничижительнее — рецензентами, дружно отмечавшими ее "несносную конструкцию" и "скуку". Через шесть лет Чехов решительно усовершенствовал ее композицию, вымарал нескольких персонажей, а скуку сделал предметом художественного исследования. Получился замечательный "Дядя Ваня".
Два спектакля по этому хрестоматийному тексту уже играют в Киеве — в Молодом театре и Театре на Подоле. "26 комнатами" Эдуард Митницкий неизбежно и, по-видимому, сознательно вступает в полемику с получившими много профессиональных наград и доброжелательных критических отзывов постановками Станислава Моисеева и Виталия Малахова.
Выбор в качестве исходного материала первой редакции "Дяди Вани" — "Лешего" — наверняка имеет для режиссера принципиальное значение. Критический пафос здесь очевиднее, а возможности общественного компромисса, по сути, сведены к нулю: мизантропичный и нетерпимый дядя Жорж — литературный предшественник смиренно принимающего свою парализованную судьбу добряка Ивана Войницкого — в своем бунте против пошлости и несправедливости окружающей его жизни идет до конца, пуская себе пулю в лоб.
Собственно, разоблачительный монолог главного героя, с неподдельным пылом произнесенный артистом Александром Ганноченко, и является кульминацией спектакля Эдуарда Митницкого. Формально адресованная самолюбивому и бездарному профессору Серебрякову (Станислав Пазенко), эта гневная отчаянная тирада направлена против тех, кого режиссер видит как наглых приспособленцев, с комфортом устроившихся в жизни и оставивших прозябать в нищете неспособных воровать талантливых соотечественников.
В этом эпизоде действие спектакля единственный раз закипает подлинными страстями. Режиссер даже мизансцену строит нетривиально: персонажи находятся в постоянном движении, пересекают пространство по замысловатым траекториям, внезапно уходя за кулисы и бросая оттуда реплики. В остальное же время постановщик практически обрекает героев на скорбную статику среди унылых пепельных занавесей, заставляя артистов вести диалоги, повернувшись боком и даже спиной друг к другу.
Получается своего рода метафора. Когда-то свой спектакль по чеховской "Чайке" Эдуард Митницкий назвал "Пять пудов любви". Свою версию "Лешего" он смело может окрестить "26 комнатами тоски". Беспросветная печаль и пошлость, словно паутина, опутала каждый момент действия, каждого персонажа. Счастья не получает никто: ни очевидные аутсайдеры, ни мнимые победители. Все герои, по мнению Эдуарда Митницкого, споткнулись о время, как об медный таз, на который они периодически натыкаются на сцене. Увы, режиссер и в будущем не обещает им опоры: попытки присесть на стул регулярно заканчиваются для персонажей каверзными падениями. В итоге оказывается, что не промахнулся в жизни только дядя Жорж.