премьера кино
В Центральном доме литераторов прошла премьера фильма "Точка", пытающегося шокировать зрителя подробностями из жизни московских проституток. Снятая на цифровую камеру имитация документального повествования не слишком убедила ЛИДИЮ Ъ-МАСЛОВУ.
Композиционно "Точка" представляет собой триптих из портретов трех девушек — двумя кличками и одним обычным именем названы соответствующие подглавки повествования. Девушки дружат, и их истории разворачиваются параллельно во времени, однако в психологическом плане каждая следующая биография представляет собой переход на новый уровень кошмара, с которого испытания предыдущей героини кажутся сравнительно более выносимыми.
Дарья Мороз играет самую молодую девушку по кличке Мойдодырка: флешбэк застает ее в детдоме, откуда ее пытаются перевести в какой-то еще более ужасный приют, однако сочувствующая сотрудница спасает девочку, вылив ей на голову судно с фекалиями,— понятно, что в реальности это ничему бы не помогло, но на экране смотрится достаточно неожиданно и отвратительно, чтобы зрительный зал рефлекторно ахнул. К тому же ход с испражнениями, причинивший ребенку психологическую травму, помогает объяснить в дальнейшем гигиеничную привычку героини Дарьи Мороз бриться наголо, позволяющую девушке с нестандартной прической привлекать дополнительное внимание клиентов. Отрабатывая традиционный ментовской "субботник", Мойдодырка опрометчиво острит: "Че, он у вас всегда такой миниатюрный? Аккуратненький, я хотела сказать", а потом, укусив милиционера за аккуратненький орган, летит из машины на полном ходу.
Вторая героиня (Виктория Исакова) не просто пыталась в юности покончить с собой, но оказалась исполосованной шрамами, объясняющими ее кличку Зебра. Потерявшая ребенка Зебра считает, что "хоть один ребенок должен быть зачат по любви". Эту концепцию она излагает беременной подруге Анне (лучшая актриса из трех — Анна Уколова), у которой в анамнезе — изнасилование отчимом и родившийся после этого сын. Несмотря на этот опыт, Анна еще питает какие-то иллюзии относительно мужчин, которые беспощадно дезавуируются единственным удачным афоризмом: "Мужики как общественный туалет: они либо уже заняты, либо полны дерьма", после чего героиня переключается на более конструктивную мечту — сделать карьеру совладелицы собственной "точки".
Занятно, конечно, слышать в новой формулировке старые истины, но более интересно было бы какое-то развитие отношений между тремя подругами, в короткой киноверсии отраженных фрагментарно. Возможно, в планирующемся телеварианте их больше, хотя по подходу авторов скорее можно предположить, что и телеформат их привлекает как возможность развернуться в плане душераздирающих сцен унижений и издевательств, с которыми сопряжена работа на "точке". Кроме того, в телеверсии обещают показать Елену Яковлеву в качестве своего рода цитаты, в роли самой себя — создательницы образа "интердевочки" и следователя Каменской в одноименном сериале, которым Юрий Мороз зарабатывает на жизнь в свободное от исследования проституции время.
При всей "документальности" "Точки" здесь на авансцену закрыт доступ случайным персонажам: девушкам, которых толкнула на панель не какая-то трагедия, а прагматичный расчет заработать тем, что они лучше всего умеют. Тут можно было бы сопоставить "Интердевочку" Петра Тодоровского и "Точку", которые обе по-своему романтизируют торговлю телом, в сущности, просто одну из профессий, на которую люди в конечном итоге соглашаются сами, как другие решают стать журналистом или бухгалтером. Правда, труднее представить себе, например, как гендиректор, на которого наехала налоговая, заставляет ползать по офису своего голого главбуха, пиная ее сапогом в живот,— но это всего лишь проблема фантазии, при наличии которой любую общественно полезную деятельность можно расписать самыми черными красками как череду изуверств над тем, кто вынужден ею заниматься.
"Точка", конечно, в отличие от кассовой "Интердевочки", претендует на некую эстетическую ценность и авторскую индивидуальность, да и выполнена в более беспощадной стилистике, но в обоих таких непохожих фильмах присутствует одинаковый оттенок любования. Даже не самими героинями (которые, безусловно, прекрасны), а бездной, в которую они падают. Авторы словно бы заглядывают в нее, отшатываются в ужасе: "Ой нет, больше нет сил смотреть" и тут же снова с любопытством тянутся к краю, смакуя смесь брезгливости, вожделения и сочувствия, звучащую в поэтическом слове "блудница",— без него в "Точке", разумеется, не обошлось.