На международном фестивале современного танца "Рампа Москвы" (Ъ писал о его открытии вчера) свои работы представили труппы Испании и Польши. Рассказывает ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
Испанской Provisional Danza руководит женщина, и это многое объясняет. Кармен Вернер достаточно плодовита, чтобы определиться с собственной темой и напитать своими постановками репертуар труппы; за 19 лет она сделала полсотни разнокалиберных постановок и несколько видеофильмов с характерными названиями типа "Ночь. Сильное волнение тела". В Москву госпожа Вернер привезла спектакль "Кожа", сочтя нужным растолковать в буклете, что он "рассказывает о пробуждении чувственных инстинктов у людей разного возраста, пола, социального статуса, цвета кожи и религии", о взаимном непонимании и расизме.
Пояснения были излишни — не прошло и десяти минут с начала спектакля, как обе его героини разделись догола, а трое мужчин, одетых в пиджачные пары, принялись с ними фотографироваться. Однако с тезисами о пробуждении чувственности и расизме я бы поспорила. Во-первых, все артисты труппы несомненно белые, а во-вторых, о чувственности в спектакле ни па: "Кожа" — страстный памфлет против сексуальной эксплуатации женщин.
На обнаженной до кирпичной стены сцене — мягкие кресла, старомодные торшеры, столик с бокалами и бутылкой шампанского. Возможно, хореограф имела в виду домашнюю обстановку, но поведение персонажей наводило на мысль о второразрядном борделе. Дамы раздевались-одевались публично, причем с пугающей частотой (белые пеньюары — для романтических порывов, облегающие черные платья — для флирта, топлесс или полная обнаженка — для демонстрации духовной уязвимости), однако делали это как-то затравленно и даже истерично. Видно было, что разнополый секс их не влечет, ведь этим грубым самцам нужны только грудь и задницы, а в душу заглянуть они не в состоянии. Однако и однополая любовь женщин явно не радовала, их объятия свидетельствовали лишь о сестринской солидарности. Красноречивее всего были дамские монологи. Хореограф Вернер использовала изощренную систему движений корпуса и рук, позволившую передать всю гамму душевных движений — от полной опустошенности до исступленности и от робкой надежды до горького сарказма. Жажда плотской любви оказалась где-то на последнем месте.
К мужчинам балетмейстер была безжалостна. Один персонаж во всеуслышание признался, что предпочитает оральный секс, другие пытались сохранить подобие цивилизованности, но тщетно: после поцелуя руки тут же хватали даму за попу. Снедаемые комплексами, боящиеся чужого мнения, жалкие и агрессивные, они убили все лучшее на этом свете — женщин. Одна красиво угасла от последней разбитой надежды в печальном дуэте, во время которого на любовниках не было даже фиговых листков. Другая умерла одетой и непримиримой — ее поэтично запаковали в целлофан. "Кожа" получилась чувствительной, однако слишком растянутой для столь прямолинейного высказывания.
В отличие от авторской испанской труппы, польский театр танца "Познань-балет" постарался показать себя разносторонним интернационалистом. В "Zefirum" финская хореографиня Вирпи Пахкинен, решив вникнуть в философский смысл индийско-арабских цифр (в частности, нуля), не продвинулась дальше декоративной иллюстрации: поставила на постамент женщину, эффектно задрапированную в плиссированное золото; этот живой сфинкс иногда складывал пальцы кружочком. Люди в черном бились над этой загадкой, то расползаясь в растяжках, то принимая стилизованные индийские позы, то составляя группы, напоминающие иероглифы.
С занудным умничаньем северянки контрастировал шутник израильтянин Йосси Берг. В его "Wo-Man in tomatoes" мужчины буквально кувыркались в рассыпанных по сцене помидорах. Хореографического юмора обнаружить не удалось, а ситуационный вполне удовлетворил публику: когда простецкие парни в хозяйственных фартуках изображают мачо, забойно, как на дискотеке, пляшут под песенные шлягеры, раздают друг другу оплеухи, носят на лбу помидоры и все это можно считать "современным искусством" — как не радоваться?
Самым дельным выглядел бессюжетный балет поляка Ясека Прзибиловича "Барокко" на музыку Баха — автор попытался привить барочные изыски современной лексике. Как большинство молодых европейских хореографов, господин Прзибилович находится под влиянием знаменитой килиановской кантилены — непрерывной взаимосвязи движений, которая сплетает в затейливые узоры и конечности, и корпус, и пары, и группы танцовщиков. Однако поляку удалось найти собственные лексические нюансы — распахнутые, почти выломленные руки с безвольно повисшими кистями, широкие невыворотные растяжки, завернутые стопы, проваленные крестцы, смещенные бедра. Временами казалось, что это — брачные танцы неких полужирафов, полустраусов, порожденных фантазией сюрреалиста. Такая хореография не требует толкований, она вполне самодостаточна. И, пожалуй, гораздо действеннее, чем балетная публицистика.