выставка
В столичной галерее "Арт-блюз" начала работу выставка "Игра с фигурой" харьковчанина Вачагана Норазяна. В новой живописной серии автор разыграл не только узнаваемые карнавальные сюжеты, но и традиции великих предшественников — от художников эпохи Возрождения до классиков кино ХХ века.
Кто такой Вачаган Норазян — киевляне узнали всего год назад. Потому что хотя художнику давно перевалило за сорок и картины его успели побывать в самых разных городах — от Москвы до Лос-Анджелеса, украинскую столицу вплоть до мая 2005-го он обходил стороной. Зато теперь старательно наверстывает упущенное: вслед за циклом "Нелепое путешествие" (именно он произвел фурор у киевлян в прошлом году) выставил целых 20 работ из новой серии "Игра с фигурой".
Правда, хотя Вачагана Норазяна узнали все, говорить о нем стали еще более противоречивые вещи, чем раньше. То он романтик, то дитя позднего Ренессанса, опоздавшее как минимум века на четыре, а то и вообще какой-нибудь неосюрреалист из поколения художников, имеющих появиться на свет не раньше, чем лет через двадцать. Пока понимающие люди спорят, так уже не рисуют или еще не рисуют, Вачаган Норазян рисует просто — ищет идеальный способ расставить персонажей на полотне и доказать самому себе, что этот пейзаж оптимально подходит к этому сюжету. Одним словом, играет с фигурой.
Название выставки можно понимать буквально: персонажи большинства картин нового цикла играют кто на бильярде, кто в жмурки, кто в строительство игрушечной Вавилонской башни. Некоторые, кажется, примеряются к тому, чтобы сыграть в корриду. К откровенно карнавальным сюжетам стоит добавить еще костюмы, позаимствованные у Франциско Гойи или Иеронима Босха — разноцветные лохмотья, шутовские колпаки, дамские кринолины, которые тоже умудряются выглядеть лохмотьями. На глазах у ключевых персонажей — повязки (в новые работы они перекочевали из прошлогоднего "Нелепого путешествия": там почти в каждой картине кого-то с завязанными глазами пестрая толпа несла на руках — не то в порыве восторга, не то на костер). Так действительно умели играть, когда гуманное Возрождение уже закончилось, а разумное Просвещение еще не началось,— с надрывом, зато без остатка, как будто вся энергия, которую более зрелые поколения отдавали молитве, теперь перешла к балаганным кривляниям и пляскам.
Карнавал, каким мы знаем его благодаря тем же Гойе или Босху,— штука серьезная. Но у Вачагана Норазяна все не выглядит так трагически. Наверняка потому, что автор и сам играет — разыгрывает на полотне теневые блики Рембрандта, цветовую одухотворенность Вермеера и даже ландшафты, которые после "Ночей Кабирии" Федерико Феллини упорно ассоциируются с лицом Джульетты Мазины. Вообще ландшафт для фирменного стиля Вачагана Норазяна такая же обязательная составляющая, как карнавал: его горбуны, уродцы и красавицы с завязанными глазами предаются своим забавам под ослепительно голубым небом на тревожно-необъятной земле, где, кроме тряпичной Вавилонской башни, еще не было, кажется, ни одной постройки.
Эффект уже виденного переключает зрительское напряжение в другой регистр. Вместо неопределенной тревоги, вызванной тем, что изображено, остается любопытство, спровоцированное невероятным коктейлем из Босха, Вермеера и Феллини. И тоска по настоящему карнавалу, который нам, оказывается, уже точно не грозит.