премьера кино
Телеканал НТВ начал трансляцию сериала "Доктор Живаго", уже выпущенного на DVD — как лицензионном, так и пиратском. В режиссерском смысле фильм Александра Прошкина принципиально не отличается от голливудской постановки 1965 года, осуществленной Дэвидом Лином, зато сценарий Юрия Арабова обладает максимально возможной в данном случае драматургической внятностью. Благодаря ему наконец-то разобралась в пастернаковской эпопее ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА.
Драматург Арабов выполнил титаническую работу, переписав неудобочитаемый роман Бориса Пастернака так, что стало можно не только следить за переплетениями судеб многочисленных персонажей, но даже слушать их разговоры. Одна беда: в конце романа приложены аккуратной тетрадочкой "Стихотворения Юрия Живаго", с которыми тоже требовалось как-то поступить. Поэтому не только сам доктор Живаго, изменяющий медицине с поэзией, но и ряд других персонажей, которым довелось познакомиться с его творчеством, периодически переходят с нормальной речи на стихотворную и озвучивают строчки из многих пастернаковских шлягеров: и про то, как "свеча горела на столе", и про "восемь строк о свойствах страсти", и про "февраль, достать чернил и плакать".
В этом нарочитом приеме чудится элемент издевки по отношению к писателю со стороны сценариста, у которого, похоже, другие любимые авторы. Сюжетно "Доктор Живаго" складывается из тех же традиционных компонентов, что и любая масштабная сага, хоть "Война и мир", хоть "Унесенные ветром": любовь, смерть, две войны, три революции плюс дежурные русские рассуждения о Боге, душе и народе. Однако следить за духовными исканиями Юрия Живаго куда менее увлекательно, чем за изгибами литературной эрудиции Юрия Арабова, вышивающего по невзрачной пастернаковской холстине гоголевскими и чеховскими цветами. Дворник Маркел (Андрей Краско), рассуждая о разновидностях рыб в качестве иллюстрации социального неравенства, невзначай вворачивает гоголевского лабардана и чеховского шелешпера; революционер Антипов (Сергей Гармаш) без весомой причины вдруг сообщает, что "у писателя Гоголя в одном рассказе жена сидела в кармане сюртука"; тесть заглавного героя Громеко (Владимир Ильин), возвращаясь в свою усадьбу, цитирует монолог из "Вишневого сада": "Дорогой, многоуважаемый шкаф!" только применительно к буфету; раненый Живаго отказывается от обезболивающего, напоминая о "Войне и мире": "Анатолю Курагину отнимали ногу без всякого наркоза", а оказавшись в лесу, открытым текстом цитирует Гоголя: "Деревья качались и бессвязно говорили друг с другом, как пьяные козацкие головы". В школьном кабинете, где Лара преподает литературу, Николай Васильевич напоминает о себе портретом на стене по соседству с Марксом, а в самом начале злой гений "Доктора Живаго" адвокат Комаровский предлагает торговать мощами христианских святых почти как Чичиков — мертвыми душами.
Комаровский, конечно, самая выигрышная и сексапильная фигура в романе, и Олег Янковский соответствует своему герою идеально, например, когда приходит к Амалии Гишар (Наталья Коляканова) и под сладострастное сопение любимого бульдога сует ей в рот свою большую и толстую символическую сигару. Эпизод же растления Лары (Чулпан Хаматова) Комаровским стилизован в несколько флоберовском духе и разыгрывается в карете под стук лошадиных копыт, а-ля мадам Бовари. Жалко, что недавно в "Казусе Кукоцкого" Чулпан Хаматова уже играла аналогичную бедовую красавицу, которая теряет невинность рискованным для нравственного здоровья способом, и никаких новых красок образ Лары не содержит. Впрочем, ее романтическая мизансцена с Комаровским в санях, мчащихся по зимней вечерней Москве, с финальным выпрыгиванием в сугроб не лишена динамичности. Тем не менее приз за самую темпераментную женскую роль следовало бы отдать Инге Стрелковой-Оболдиной, чья либеральная журналистка Шура Шлезингер — "Калигула в юбке", после революции трансформирующаяся в "Робеспьера в юбке" — вносит в фильм хоть немного юмора и позволяет себе иронизировать над стихами Живаго, одновременно выполняя клоунский номер по приковыванию себя кандалами к люстре в порядке репетиции акции протеста против телесных наказаний.
Что же касается самого доктора Живаго (Олег Меньшиков), то это наименее живой из всех персонажей не только в фильме, но и в книге, заставляющий вспомнить не самую тонкую из набоковских шуток — насчет "доктора Мертваго". Чем больше зазор между возрастом героя и актера, тем сильней чувствуется это внутреннее омертвение Живаго, впервые возникающего на экране старообразным студентом-резонером с сомнительной концепцией бессмертия души: "Мы уже были мертвы и воскресли, когда родились". Жизнь, таким образом, предстает как движение от одной смерти к другой, и начинается этот маршрут пастернаковского лирического героя в прозекторской, где он "вскрывает человека", но ничего не находит в нем, кроме эхинококка, а заканчивается выводом о том, что незаслуженных страданий не бывает. Сомнительно, что драматург арабовского уровня непреднамеренно, без фиги в кармане по отношению к Пастернаку, торжественно возвышающемуся на своих словесных котурнах, написал своего доктора Живаго такой замороженной размазней, неспособной вопреки своей фамилии просто жить, а старающейся во что бы то ни стало пострадать. "Скучный вы тип",— замечает доктору демон Комаровский и по обыкновению оказывается дьявольски прав.