Рассказывает Елена Руденко
Один из главных подарков к 150-летию Третьяковской галереи — выставка из парижского музея Орсэ. Как известно, это музей, где представлено французское искусство от Парижской коммуны (1848) до начала первой мировой войны (1914). Практически брат нашей "старой" Третьяковки — то ли младший (музею, открывшемуся в бывшем вокзале, в этом году исполняется 20 лет), то ли старший — собрание музея Орсэ даже неудобно называть национальным, так как французское искусство этого периода — синоним всего мирового искусства. К нам приехали Курбе и Милле, Коро и Добиньи, Мане и Моне, Ренуар и Дега, Тулуз-Лотрек, Ван Гог, Гоген, Роден, Бурдель и Майоль — отрада всякого любителя искусства, знаменитые настолько, что о них слышали даже те, кто в музеи в принципе не ходят. Так, как весь мир знал этих художников, в нашей стране долгое время знали только обитателей Третьяковки — Шишкина, Репина и Васнецова,— что было, конечно, патриотично, но непропорционально их вкладу в мировое искусство. Историческая справедливость восторжествовала, теперь можно любить и Шишкина, и Моне — вместе и по отдельности.
В 1863 году в Париже состоялся "Салон отверженных". Отверженными были как раз те, кого критики, упражнявшиеся в остроумии, обозвали "импрессионистами". В это же время в Санкт-Петербурге выпускники Академии художеств во главе с Иваном Крамским отказались писать конкурсные работы на тему "Пир в Валгалле". С этого бунта у нас и начались передвижники. Собственно выставки, давшие название движению, стали делать еще лет через десять, но главное уже случилось. В это время искусство развивалось так бурно и стремительно, что едва успевало осознавать, что с ним происходит.
У образованного и свободного французского "подростка" с довольно беспечными родителями — равнодушной Академией и Салоном — взросление проходило легче и плодотворнее. Российскому пришлось настрадаться — патриархальность и дидактичность "воспитателей" свое дело сделали. Русское искусство, озабоченное проблемами более этическими, нежели эстетическими, выросло угрюмым и неуклюжим. Французских импрессионистов полюбил весь мир, передвижники пользуются любовью только в "семейном", отечественном кругу.
Прозорливый и бесстрашный галерист Дюран-Рюэль, практически единственный, кто покупал и продавал "новых французов", терпел от них одни убытки. Французским художникам приходилось думать о хлебе насущном. Наших поддерживал добрый Павел Михайлович Третьяков, бизнес которого благоразумно лежал в сферах, далеких от искусства, художники могли отдаваться социальному пафосу безнаказанно. Плодами патриархальной заботы о художниках мы можем любоваться в главной российской картинной галерее вот уже полтора столетия. Младший брат, Сергей Михайлович Третьяков, был неравнодушен к французам. Он коллекционировал Коро, Курбе, привез любимую русскими художниками "Деревенскую любовь" Бастьен-Лепажа. Так что свой вклад в развитие французской живописи второй половины ХХ века мы тоже внесли, хотя бы экономически,— дальше-то были еще Щукин и Морозов! И это воздалось сторицей: начало ХХ века — время русского искусства. Так что извольте убедиться, все в этом мире связано — старое и новое, этика и эстетика, русские и французы, Орсэ и Третьяковка, импрессионисты и передвижники.
ГТГ на Крымском валу, до 23 июля