Михаил Шишкин. Урок каллиграфии. М.: Вагриус, 2006
Этот роман выполнен в виде "наивных мемуаров" некоего провинциального помещика. Свое повествование герой посвящает местному уездному доктору, поскольку тот имел неосторожность заявить о благотворном влиянии литературных экзерсисов на здоровье. Вот и выслушиваем все этапы "небольшого пути": детство в Симбирской губернии, учеба, муштра в Дворянском полку, военный быт, неудачная женитьба, чиновничья служба в Казани, возвращение домой. У Тургенева с Толстым такой герой удостоился бы лишь одного эпизода. Все это — отблески великой русской литературы. Но вот что примечательно: читая Шишкина, с удовольствием фиксируешь отсылки к классическим текстам. И при этом вовсе не ощущаешь привычного "давления" нашей могучей словесности. Здесь не будет ни великих типажей, ни глубочайших философских размышлений. Тем интереснее для читателя сосредоточить внимание на деталях. Между прочим, этот же эффект использует в своих ретродетективах Б. Акунин.
Надо сказать, сам прозаик склонен с некоторым пафосом говорить о своей миссии. Проживающий сейчас в Швейцарии, он рад отмежеваться от нашей новой лингвистической реальности. Недаром эссе, вошедшее в этот том, называется "Спасенный язык". Что ж, от добровольных "спасателей" грех отказываться. И тут уже не столь важно, действительно ли маячит смысл за шишкинскими стилистическими декорациями. Его тексты — истинный урок "каллиграфического" чтения.
Чак Паланик. Дневник / Перевод с английского Д. Борисова. М.: АСТ, 2006
После "Бойцовского клуба" Чак Паланик завоевал себе славу одного из ведущих представителей "альтернативной" прозы. Казалось, это очень опасный, "подрывной" автор, который сможет сказать какую-то новую правду о нашем мире. За это его "зауважала" молодежная аудитория. Каждая следующая его книга предлагает все новые темы. В этот раз молодежный гуру решил заговорить о природе искусства как такового. Роман "Дневник" — исповедь молодой художницы, которая вроде бы и прославилась, и оказалась жертвой современного арт-бизнеса. Этот бизнес в романе выглядит едва ли не более кровожадным, чем какой-нибудь нефтяной. Героине необходимо чем-то отличиться: как напоминает автор, Микеланджело страдал маниакально-депрессивным психозом, у Клее была склеродерма, а Ротко самоубился. Страшно сказать, но героиню трудности организовывают. Далее, как всегда у Паланика, одна мрачная и донельзя многозначительная картина сменяет другую. Как ни странно, но роль писателя Чака Паланика свелась к роли проповедника самых банальных истин. Что, впрочем, тоже почетно, поскольку проповедует он буквально на обломках тысячелетия.