Алиса Горшенина: «Многие мои работы со временем обрастают шрамами»
Прямая речь
Фото: Алиса Горшенина
Фото: Алиса Горшенина
- Об автопортретности текстиля
Когда я начинала шить, мне это казалось чем-то таким... хочется сказать слово «интимное», но оно как будто не выражает того чувства, которое я испытываю к текстилю. У меня просто изначально было такое ощущение, что если какая-то маска коснулась моего тела, то, значит, она уже как будто немножко часть меня. Все текстильные работы я ощущаю как часть себя. К своей графике, живописи или керамике я не так отношусь — с ними я могу держать очень большую дистанцию. У меня нет проблем с тем, чтобы продать графику или живопись, а продать что-то текстильное — это намного сложнее: не знаю, как это объяснить, есть какая-то привязанность. Мне не хочется, чтобы текстиль трогали, я часто обижаюсь на людей, которые трогают мои работы на выставках: люди сразу же тянутся к ним, потому что текстиль — это очень тактильное искусство. Может быть, поэтому я и не могу его отпустить. Иногда я шью такие работы, которые слишком напоминают меня, и не могу с ними расстаться, потому что мне как-то странно продавать себя. Раньше мои маски не напоминали мое лицо — это было просто какое-то лицо, что-то отстраненное, не похожее на меня. А со временем все стало похоже на меня — это происходило неосознанно, интуитивно. Мне очень хотелось свой обыкновенный образ, как я в жизни выгляжу, поместить в искусство — думаю, повлияло то, что у меня есть проблемы с самооценкой, с принятием своей внешности, как это ни банально, и через свои работы я как будто бы пытаюсь поместить себя в искусство и в какой-то степени принять себя. И еще я поняла, что мои автопортреты максимально отражают то, что у меня внутри, это что-то максимально честное. Мне очень трудно говорить о каких-то отстраненных вещах, которые меня не касаются, я не умею, не могу и не хочу создавать искусство на темы, которые мне непонятны и от меня далеки. Первое и основное, что мне понятно и с чем я могу работать,— это я сама, потому что я с собой 24 на 7, я знаю все, что у меня находится в голове, и могу постоянно преобразовать это в искусство. Может быть, это какая-то терапия, попытка саму себя понять. - О выборе материала
Когда я начала заниматься текстильным искусством, я была бедной студенткой, у меня не было денег, чтобы выстроить процесс таким образом, что я сначала что-то придумываю, мысленно визуализирую, а потом иду в магазин и покупаю материал, какой хочу. Знакомые, даже преподавательница с худграфа, как узнали, что я шью, начали отдавать мне свои старые вещи, тряпки. Я работала просто с тем, что мне отдавали и что было у меня дома, иногда использовала свою старую одежду, которую когда-то носила, простыни, на которых спала. Постепенно я начала заходить в текстильные магазины, в секонд-хенды — меня выручают секонд-хенды, у нас в Тагиле их очень много, и там я часто нахожу какие-то потрясающие ткани, которые ни в каком текстильном магазине не найти. Сейчас у меня есть возможность придумывать какой-то материал и потом идти искать его. Но тем не менее я до сих пор работаю с запасами тканей, которые у меня сохранились с тех старых времен: периодически их перебираю, смотрю — иногда материал может сам продиктовать, что из него сделать. Либо бывает наоборот: сначала появляется какой-то образ, и я под него подбираю те или иные ткани. У меня, например, есть огромный короб с капроном: капрон я никогда не покупаю — знакомые со всего Тагила отдают мне свои старые капроновые колготки. Мне нравится такой подход, потому что колготки никто не принимает на переработку, но из них можно сделать искусство. Капрон — один из любимых моих материалов: он очень пластичный, иногда он мне даже глину напоминает своей податливостью. - О недолговечности текстиля
У нас в Екатеринбурге открылся «Эрмитаж-Урал», они приобрели у меня в коллекцию работу, в которой есть текстильный элемент, но у них не было условий для хранения таких вещей и им пришлось специально что-то там продумывать для того, чтобы мою работу нормально сохранить. В тот момент я начала задумываться о том, как мои текстильные работы будут выглядеть в будущем. Мне очень нравится, как время изменяет текстильные вещи. Старые работы Луиз Буржуа — они изменились естественно и выглядят завораживающе. Второе, что меня завораживает,— это заброшенные деревянные дома, как их разрушает время — этот образ кажется мне очень сильным. Работы, которые я лет десять назад сделала, изменились, и мне очень нравится, как они меняются. У меня есть большая скульптура «Витрувианской женщины» из капрона: капрон — материал, который легко порвать, и после каждой выставки ее приходится реставрировать, у нее появляются новые дыры, я их штопаю, штопаю, и получается, что она как бы обрастает шрамами и живет, как будто это мое тело, которое меняется с возрастом. Многие мои работы обрастают шрамами со временем. Но я надеюсь, что-то сохранится — по крайней мере, останутся цифровые архивы, фотодокументация. Когда я создаю работу, мне хочется, чтобы она была не просто текстильной скульптурой, которая стоит дома или где-то в музее, а чтобы было много фотографий с этой работой, на которых работа существует в разных пространствах, живет, и я с ней взаимодействую. Поэтому в последнее время я все чаще создаю фотопроекты и фиксирую свои работы в фотографии. - Об уральском пейзаже
На Урале я в своей тарелке, это моя атмосфера, я тут себя чувствую максимально на своем месте, и поэтому тут мне хочется выпустить работы подышать, то есть чтобы они были в каких-то природных локациях — они как будто бы прямо просятся туда. - О женском искусстве
Мне кажется, что у меня нет внутреннего отношения к текстилю как к женскому искусству. Может быть, потому что в 2015 году, когда я еще училась на худграфе и уже шила, к нам в Тагил привезли огромную выставку Леонида Тишкова, который тоже занимался текстильным искусством. Меня тогда поразила его выставка, но не потому, что мужчина шьет, а то, как он работает с текстилем как медиумом. Часто говорят о том, что текстиль — это такое женское искусство, я понимаю, что вокруг этого много каких-то стереотипов. Но вот у меня всего этого в голове нет: когда я шью какие-то работы, я делаю это не потому, что я женщина. Может быть, где-то подсознательно, интуитивно в моих работах проявляется что-то женское, но я сама их с этой точки зрения не анализировала: просто это что-то свое, личное, в нем отражается все, что внутри меня, я никогда не ощущала себя мужчиной, и у меня есть только такой взгляд, может быть, это женская оптика. Но тут сразу же хочется сказать: я не знаю, отличается ли мой взгляд от мужского. У меня как будто с детства нет этих разграничений между мужчинами и женщинами в голове. Я понимаю социальную разницу, вижу, что происходит в обществе, но для меня как для зрительницы искусство все-таки бесполое.