Отцы с Андреем Колесниковым

— Я не пойду в детский сад.

— Почему? — спрашиваю я.

— Потому что дети в детском саду говорят глупости.

— Ваня, ну какие глупости могут говорить дети?

— Вера говорит большие глупости,— смотрит на меня Ваня исподлобья.

— Ну какие, какие? — подбадриваю я его.

Он по-прежнему смотрит на меня испытующе, словно хочет понять: неужели я и правда хочу услышать такое?

— Ну давай, скажи,— я готов идти до конца.

— Какашка! — говорит он и зажмуривается.

Через мгновение он открывает глаза, и я вижу, что этот парень абсолютно счастлив. Он сказал это. Вот он и сказал это.

— А кто какашка? — спрашиваю я.

Ваня думает. Я, конечно, сам подставился. И думает он только о том, стоит или не стоит использовать предоставившуюся ему возможность.

— Ты, папа,— он думает недолго.

После этого я решаю быть тем, чем меня назвала эта странная девочка Вера, и говорю ему, чтобы он одевался быстрее сам, а я ему помогать не буду, потому что я обиделся, так как он сказал глупость.

— Папа, я же не иду сегодня в детский сад,— искренне удивляется Ваня.

— Да что такого случилось?

— А у меня сегодня третий выходной.

Так я вспоминаю, что сегодня понедельник.

— А у меня-то нет,— отвечаю я.— Я уезжаю на работу. — Ничего,— говорит он,— я посижу с мамой.

— Я тоже уезжаю,— говорит его мама.— Я учусь.

— А ты на кого? — спрашивает он.

— Как на кого? На психолога.

— Мама, ну что ты все учишься и учишься на этого психолога? — спрашивает Маша.— Я сколько себя помню, ты все учишься на этого психолога.

— Не только ты, Маша,— говорю я, не в силах удержаться.— Сколько я помню твою маму, она тоже все учится и учится на психолога.

— Мама, а когда ты будешь психологом?

Мне самому интересно услышать ответ, но поздно, время для конструктивного диалога с оппозицией уже безнадежно упущено.

— Мама,— спрашивает Ваня,— что ты там делаешь?

— Сижу, пишу. Разговариваю.

— А рисуешь?

— Иногда.

— А ты там раскраски раскрашиваешь?

— Да, Ваня, это называется тест Люшера. Там, в общем, восемь цветов, надо рассказать, какой цвет у тебя с чем ассоциируется.

— Что, мам? — переспрашивает Ваня.— Что он делает?

— А, ассоциируется. Ну, о чем ты думаешь, когда смотришь на черный цвет, например? Вот ты, Ваня, о чем думаешь, когда смотришь на черный цвет?

— О какашке,— признается Ваня и даже на этот раз не зажмуривается.

— Фу, Ваня! Вот папа о чем думает, давайте спросим. Наверняка о чем-то другом.

Тут Алена, конечно, немного рискует. Я ведь могу сказать, например, что о том же самом. Но это утро и так выдалось довольно напряженным.

— Черный цвет,— говорю я,— это очень хороший цвет. Это цвет стабильности, богатства, уверенности в завтрашнем дне. Черный — это цвет нефти.

— Все не так,— говорит Алена.— Черный — второстепенный цвет, цвет нездоровой агрессии. Человек, которому нравится черный цвет,— почти больной. Он нуждается в помощи.

— Папа, мы поможем тебе! — кричит Маша.— Ваня, мы не идем в детский сад! Мы сегодня будем помогать папе!

— Ура! — кричит Ваня.— Папа, мы спасем тебя!

— Пойдете,— говорю я.— Я буду болеть в одиночестве. У людей, которым нравится черный цвет, развивается страсть к одиночеству.

— Конечно,— подтверждает Алена.— Типично суицидальное состояние. Может, тебе и правда какая-то помощь нужна?

— Ну, значит, так,— говорю я.— Вот я сейчас пойду в детский сад и там, пока буду вас раздевать, начну бороться с суицидальным состоянием. Это очень хороший, проверенный способ. А кто не хочет со мной идти, тот остается дома один.

— Вообще-то я могу остаться дома и один,— неуверенно говорит Ваня.

— Почему один? — спрашивает Маша.— У тебя страсть к одиночеству? Я ведь тоже не пойду в детский сад.

— Господи, а ты-то почему не пойдешь?!

— Там взрослые тоже глупости говорят,— вздыхает Маша.

— Какие, например?

— Вера Владимировна говорит, что надо есть капусту, чтобы у меня грудь большая выросла.

— Это правда?

— Конечно. Я поэтому не хочу есть капусту. А она говорит, что Вероника Петровна не ела в детстве капусту, вот и нее и нет никакой груди. А Вероника Петровна у меня в голове аскариды находит.

— Что?!

— Аскариды,— повторяет Маша.— Ну, мы с Катей зашли в туалет и начали причесываться мокрой расческой. А тут заходит Вероника Петровна и говорит: "Девочки, как вы можете причесываться мокрой расческой? Ведь от этого у вас в голове заводятся аскариды!"

— А ты спросила у нее, кто это такие? — потрясенно спрашиваю я.

— Конечно! — говорит Маша.— Настоящие такие жуки. Целая стая!

— И ты поверила?

— Я не поверила,— нехотя рассказывает Маша.— Но тогда она нашла у меня в волосах двух аскарид! Они сидели у меня на голове и молчали!

— Погоди. Ты их видела?

— Нет, Вероника Петровна раздавила их. Даже запаха не осталось.

— Не было, Маша, никаких аскарид,— бормочу я.— А Веронике Петровне скажи, что я приду и, скорее всего, найду у нее тоже пару аскарид.

— Были,— убежденно говорит Маша.— Я сама слышала, как они лопались, когда она их давила. А ты правда найдешь у нее тоже аскарид?

— Правда. Я уверен, что эти аскариды летают.

Я ловлю себя на том, что тема аскарид полностью поглотила мое требующее свежей пищи (или крови?) воображение.

— Давай сегодня ты найдешь! — просит Маша.— Прямо сейчас. Ну па-а-па-а!

— То есть вы идете со мной в детский сад?

— Конечно, идем!