выставка классика
Вчера в Испании в Guggenheim Museum Бильбао открылась выставка "Russia!" — новая версия гуггенхаймовского выставочного блокбастера, недавно завершившегося в Нью-Йорке (об открытии выставки см. Ъ от 23 января). Сравнить впечатления от двух обрусевших Гуггенхаймов отправился АЛЕКСЕЙ Ъ-ТАРХАНОВ.
Выставка в Бильбао вышла гораздо музейнее и правильнее нью-йоркской. И от этого чуть менее для меня интересной. Как ни прекрасен испанский Гуггенхайм Фрэнка Гери, у него нет главного аттракциона нью-йоркского Гуггенхайма — Фрэнка Л. Райта: спирали-раковины, трубившей небесам о величии русского искусства.
В Бильбао одни залы напоминают ухоженную Третьяковку, другие — отремонтированный Русский музей, третьи — подметенный ЦДХ. Каждый из кусков сделан очень качественно, но в единую картину их мгновенно не сложить, как было в Нью-Йорке, когда ошеломленный зритель наблюдал одновременно все древо эволюции русского искусства от Андрея (Рублева) до Ильи (Кабакова), от иконописцев до атеистов, улетающих в космос из рогатки. Нью-йоркскую "Russia!" поругивали за дидактичность и общедоступность, говорили об "американизме, дайджесте", но теперь понятно, насколько удивительным было сочетание хрестоматийных работ с нехрестоматийным пространством.
В Бильбао экспонатов стало почти на треть больше, но ощущение при этом обратное. Во-первых, пространства нового музея предназначены для огромных инсталляций (вроде многотонных металлических спиралей Ричарда Серры). И они способны превратить самые крупноформатные холсты в картинки из иллюстрированного журнала. Во-вторых, Третьяковская галерея, празднующая свое 150-летие, забрала часть главных своих работ, решив, что за прошедшие полтора века их не успели как следует рассмотреть в Москве. Укатила эмблематичная "Незнакомка" Крамского, изображавшая загадочную и распутную Россию на плакате Нью-Йорка,— в экспозиции Бильбао ее заменила "Женщина под зонтиком", наверняка более добродетельная, но с простоватой мордашкой. Исчезла "Рожь" Шишкина, и на ее месте машут косами "Косцы" Мясоедова. И пусть на почетном месте остались и репинские "Бурлаки на Волге", и морская капуста "Девятого вала" Айвазовского, ощущения лихо закрученной хрестоматии больше нет.
Впрочем, это мнение на мой частный русский взгляд, и не для меня здесь раскинули выставку из русских музеев. Для Европы это удивительная возможность увидеть вместе вещи главных наших собраний, и европейцы намерены ею воспользоваться — в Бильбао готовятся к тому, что посетителей может оказаться не меньше, чем в Нью-Йорке. "Такую выставку собирают раз в поколение,— предупреждает директор Фонда Гуггенхайма Томас Кренц. Он явно доволен.— Это сочетание двух моих лучших проектов — музея в Бильбао и выставки 'Russia!'".
Нынешней выставке и вправду есть чем гордиться. Очень удачно начало экспозиции — где на одном стенде собраны доски иконостаса Кирилло-Белозерского монастыря, ныне рассредоточенные по нескольким собраниям. Хорошо получилось современное искусство — "Космонавт" и "Теннисистка" Олега Кулика, инсталляция Вадима Захарова или блестящие фигурки Гриши Брускина выглядят лучше, чем в Нью-Йорке. Добавилось несколько отличных работ последних лет вроде "Абакуса" Сергея Шутова — темной комнаты с черными фигурами-манекенами, заходящимися в бессмысленной молитве перед бессмысленными письменами. Впору вспомнить, что русский авангард предпочитал отсчитывать свое начало от иконы, а не от передвижников. Середина же — очень внимательно собранные и хорошо выставленные вещи, которые и вправду редко когда можно будет увидеть вместе.
Если есть достоинства у глобализма, космополитизма, американизма и прочее — они ярчайшим образом проявляются в гуггенхаймовской политике. Томас Кренц сумел развить идею музейного потребления, предъявил искусство как товар, требующий особой подачи и великолепной архитектурной упаковки. При этом он добился большего, чем можно было бы добиться, развивая собственные собрания. У каждого из Гуггенхаймов есть своя отличная коллекция, но она несравнима с коллекциями национальных музеев. Их собирали империи, такие музеи сейчас уже не могут быть созданы заново. Эти музеи категорически настаивают на принципах незыблемости границ. Но при этом они соглашаются с идеей обмена, с музейными выставками, путешествующими по миру, когда переезд какого-нибудь знаменитого полотна напоминает официальный визит коронованной особы. Будучи не государственным, а частным фондом, Гуггенхайм смог поставить дело так, что национальные музеи с удовольствием встречаются на его нейтральной почве, как страны встречаются в зале Генеральной ассамблеи ООН.
На сей раз он предоставил место для встречи русских музеев, и такая выставка оказалась возможна только вне России. Получился неплохой образ русского искусства как бесконечно спорящих между собой западников и русофилов, передвижников и академистов, соцреалистов и формалистов сталинского времени, нонконформистов и конформистов хрущевских времен, плывущих в будущее на одном корабле — в блистающем титаном Гуггенхайме, который под красной афишей удивительно похож сейчас на мятежный эйзенштейновский броненосец.