Смерть автора давно провозглашена. Смерть читателя констатируют социологи сегодня. Пришло ли время умереть и книге? Про это много написано, много сказано, поминать книгу на лекции Умберто Эко сбегались интеллектуалы по всему миру, но она все еще не умирает. Именитый и знаменитый французский историк Роже Шартье смотрит на проблему по-другому: признавая почти тотальную власть цифровых технологий, он предлагает посмотреть на книгу не только как на чистый источник знаний, сколько как на материальный объект. Его логика проста: человек, читающий свиток, совершает действия, отличные от того, что совершает человек, листающий огромные рукописные тома или работающий с современными научными изданиями, снабженными всевозможными указателями. Это выражается как в жестах и привычках, так и в возможностях, дарованных читателю тем или иным способом чтения. У разных письменных источников — разные читатели, разные типы восприятия характерны для разных эпох. Не дать умереть книге — значит не дать исчезнуть способу чтения, значительно отличающемуся от чтения электронного документа, в котором "листание", поиск нужной цитаты, сравнение одного фрагмента с другим совершаются абсолютно иначе, чем в "бумажном" варианте. Шартье — историк, и его исследование — не воззвание, а система доказательств. История письменной культуры и история восприятия здесь слиты в единый клубок. Чтение захватывающее. Но, надо признать, в бумажном виде явно пока более привлекательное, чем в электронном.
М. А. Григорьев. Петербург 1910-х годов. Прогулки в прошлое. СПб: Российский институт истории искусств, 2005
Эта книга датирована прошедшим годом, но вышла из типографии на днях. Что, в общем, неудивительно — удивительно, что она вообще вышла. Небольшой по формату и тяжеленный том слишком дорог и роскошен для небольшого архива, из которого он вырос. Но эта диспропорция оказывается абсолютно оправданной, когда в книгу "входишь". Автор "прогулок" в 1910-е годы — театральный художник Михаил Григорьев. Не из самых известных, но заслуженный. Он родился в 1899 году на Петербургской стороне, воевал в первую мировую, был ранен в позвоночник, что с годами сделало его калекой. Когда он уже почти не мог выходить из дома, он писал — в том числе и воспоминания о городе. Петербург Григорьева — тот, который до выхода этой книги существовал всего лишь в нескольких текстах — воспоминаниях Бенуа и Добужинского, "Старом Петербурге" Пыляева и в "Из жизни Петербурга" Засосова и Пызина. Это город не людей, а домов, вывесок, лавок, складов, улиц, огородов, лодок и понтонных мостов. Город, в котором жили толпы людей, но который мало кто сумел запомнить и описать. Текст Григорьева — это прежде всего глаз: в нем почти нет запахов и звуков, но цвет, буквы, силуэты переданы на удивление точно. А если такой "художнический" текст наложить на исключительно точно подобранный визуальный ряд из фотографий ателье Буллы, получится книга, способная из раза в раз держать своего читателя в восторге. Огород, который был на месте твоего такого старого, казалось бы, дома; темно-красные однотонные здания на Дворцовой площади; социальная стратификация толп народа на Невском в соответствии со временем суток — все играет. Такое вот книжное кино получилось.