 |
ФОТО: ВАЛЕНТИН БАРАНОВСКИЙ  Школу традиционной музейной экспозиции вполне можно развивать на базе Эрмитажа |
В 2002 году я приехал в Углич. Я шел мимо женщин, торгующих сувенирами для туристов, и пытался вспомнить, где тут у них музей. Я просто приехал посмотреть достопримечательности, когда-то давно был, помнил, что тут есть дворец, где зарезали царевича Дмитрия, а где — забыл. И вот обращаюсь я к какой-то достойной женщине, торгующей хрусталем, и спрашиваю: "А где у вас музей?" А она мне в ответ: "Вам водки?" Я был с дачи, одет замызганно, небрит — и решил, что она меня не расслышала, а отвечает по внешнему виду. "Почему,— говорю,— сразу водки? Водки мне не надо, я хочу музей". "А у нас тут один музей. Водки. Там, кстати, и пробовать дают экспонаты. В розлив",— все же добавила она, сердобольно меня оглядывая.
В 90-е годы у нас появилось много разных музеев — сыра, секса, воды. Раньше на их месте или ничего не было, или были краеведческие музеи. Я вообще-то люблю краеведческие музеи, и в Угличе я бы тоже хотел, чтобы мне за недорогую цену входного билета показали бивень мамонта, быт крестьянина до отмены крепостного права и первую подпольную типографию, зажигавшую угличский пролетариат. Но это больше нельзя. Краеведческих музеев стало меньше, где-то их (например, в Порхове) позакрывали, а где-то вот перепрофилировали.
Музей водки — это обнадеживает. В этом есть какой-то вкус новизны и Запада (в водке вообще ведь всегда чувствуется вкус свободы, то есть Запада). Вот, например, в Венеции есть Музей фортуны, и там она в разных видах, а в Париже — Музей игральных карт. А у нас советская власть везде насаждала один только тип музеев — краеведческие, а теперь наступила свобода, и музеи отражают некую местную достопримечательность, дают возможность городу гордиться ею, а туристам — наслаждаться. В Мурано, например, есть Музей стекла, а в Угличе, значит, водки. Уходит дух провинциальности.
Это всех радует. В 200З году я попал на музейную биеннале в город Красноярск и выяснил там, что все музеи России теперь делятся на два типа. Есть отстойные, которые вяло продолжают тянуть лямку краеведения, сдувая пыль с чучела местного дятла, таксидермированного еще в период сталинизма. А есть прогрессивные, которые вовсю меняются, причем изменений два. Во-первых, каждый музей должен стать произведением современного искусства, то есть пригласить по возможности более модного художника, чтобы тот создал экспозицию. Во-вторых, он должен предложить посетителям некие дополнительные к музею удовольствия, чтобы их привлечь.
И против этого трудно что-либо возразить. В обновлении музея есть какой-то молодой задор, дух поиска и эксперимента. Идея взорвать душную атмосферу Засуйска обновленным музеем засуйской простокваши — это не может не вызывать симпатий. Опять же как-то всегда оказывалось, что музей простокваши связан с новой эпохой компьютеризации и мультимедийности: там не только простоквашу дают, но еще и по интернету все о ней можно узнать — и опять же это радует. У нас ведь, по правде говоря, есть такие места, где культуры раньше как-то не случилось, а теперь пожалуйста — музей. Скажем, в городе Сургуте — там раньше не было культуры. Приехали газовые люди, настроили пятиэтажек и жили до эпохи реформ. А теперь все изменилось, строят уже казино и фитнес-центры, и тут, кстати, нашлась археологическая находка. Бронзовая бляха с изображением двух молотков, размером приблизительно с советский железный рубль, приблизительно VIII века нашей эры. По виду вещь угрофинская, похожие и того же времени встречаются в ранних скандинавских могильниках. Так вот, они там создали в Сургуте музей этой вещи. Поскольку она маленькая, то ее поместили в специальную витрину с огромным увеличительным стеклом. А на стенах идут ее же увеличенные до гигантских размеров фотографии, а вокруг еще компьютеры, и там по интернету можно связаться со скандинавскими бляхами такого же вида и размера. Очень впечатляет. Темно, и вот эта бляха, и на улице тоже темно (там вообще редко бывает светло, в этом городе: Север), и думаешь о судьбе этого угрофинна, который сюда забрел. Заблудился, бедняга, сородичи повернули в момент переселения народов к Финляндии, на Запад, а он попер строго на север, бляху потерял, а потом, думаю, и умер. И мы тоже пришли теперь в этот Сургут, и ох как тут нелегко, зимой минус 60, летом такой гнус, что все люди пахнут репеллентом, одно слово — не Финляндия. И открывается глубь веков всего этого тяжелого дела, намечается диалог поколений, народов, то есть культура. Есть о чем вздохнуть в исторической перспективе, то есть здорово.
Но одновременно как-то получилось, что вот есть музеи прогрессивные, стремящиеся — и это хорошо, есть музеи, напротив, регрессивные — и это, разумеется, плохо, но в число регрессивных попали Эрмитаж, Третьяковка, Пушкинский музей, Русский музей в Петербурге — и это странно. То есть вроде все логично: вот эти обновляют экспозиции, стремятся к мультимедийности, качественному дизайну, новым формам общения с посетителями, зажигают, то есть счастье — а эти застыли в косности старых экспозиций, к новым формам не стремятся, то есть, наоборот, беда. И даже это приятно, что вот маленькие и бедные музеи такие динамичные, а большие и богатые — нет. Но одновременно оказывается, что музей водки, воды или сыра — это хорошо и прогрессивно, а Эрмитаж и Пушкинский музей — это отстой, и это, пожалуй, свидетельствует о какой-то ошибке в логике. Ведь откровенный бред получается, граждане, вы не находите?
Всегда, когда у нас возникает какой-то бред, то ссылаются на прогрессивный Запад. Вот у них большие музеи, не то что у нас. У них они живут другим образом, устраивая хеппенинги, разводя мультимедийность и приглашая современных художников в дизайнеры.
Действительно, бывает. Вот, например, в городе Вене в прошлом году в Музее Леопольда проходила выставка "Голая правда". Вернее, это была не выставка, а акция. В Вене в этот момент было очень жарко, люди чуть в обморок не падали, а в музеях кондиционирование, и мой друг, который туда попал в этот момент, решил, что тут пункт спасения перегревшихся. Потому что посетители должны были ходить по музею голыми — и тогда они получали билет бесплатно. Надо сказать, что окончательно раздевались не все, многие сохраняли трусы, что позволяло купить билет со скидкой, а нагишом ходили только пожилые мужчины, которым уж все равно. Но какой драйв! Возможно ли такое в Эрмитаже?
В Эрмитаже, вероятно, невозможно, но, что интересно, в соседнем музее Истории искусств в Вене тоже ничего подобного не происходило. Там висит уникальная по качеству императорская коллекция Габсбургов, и все смотрят ее одетые. И ничего. И, кстати сказать, там и дизайна прогрессивного нет, а все висит, как повесили в XIX веке. Нет прогрессивного дизайна и в Лувре, и опять же коллекцию там никто не трогал и не перевешивал. Там построили большую подземную часть, и в ней, конечно, продают разные сувениры, книги, читают лекции, вообще развилась разная интерактивность, но коллекцию никто не трогал. Никому, как ни странно, не приходит в голову внести что-нибудь прогрессивное — голых женщин, хеппенинги с экскрементами, гниющие трупы — в Музеи Ватикана. Там вообще полный отстой, с XVII века практически ничего не менялось. Лондонская национальная галерея тоже не поражает воображение новизной. Там есть новое крыло, но построено оно так, чтобы никто не заподозрил, что оно новое, и как-то когда там ходишь, то невольно приходишь к мысли, что не за новизной сюда пришел, а наоборот.
Вообще-то музеи делятся на два типа. Есть великие, созданные на основе коллекций правящих династий, и сама их экспозиция является памятником. И это надо решиться на то, чтобы ее поменять. И даже непонятно, зачем на это решаться. Есть музеи авангарда, которым сам их предмет велит постоянно устраивать художественные акции. Тот же Музей Леопольда в Вене в основном состоит из коллекции работ Эгона Шиле, работы которого граничат с откровенной порнографией. Голые зрители там, вероятно, уместны. Ну и есть музеи, созданные в XIX веке, которые сами по себе вообще-то тоже памятники, но они созданы под влиянием некой искусствоведческой концепции. Собственно, это концепция эволюционного развития истории искусства. Они оказываются в промежуточной позиции — их действительно иногда меняют.
Это вызывает не столько возражения, сколько сомнения в осмысленности действий. Скажем, директор Музея прикладного искусства в Вене Петер Нефер полностью обновил экспозицию своего музея, позвав в качестве дизайнеров заметных современных австрийских и американских художников. Возражений нет — у него сегодня превосходный музей, и посещаемость после смены экспозиции выросла в несколько раз. Но для того, чтобы сменить экспозицию, ее нужно было закрыть на несколько лет. Конечно, новая экспозиция — это здорово, это привлекает людей, но она довольно быстро становится старой, и посетителей опять становится меньше. Если же посчитать количество посетителей в среднем, сложив годы, пока музей был закрыт, и взлет после его открытия, то получиться, что ничего не изменилось.
В России особая ситуация. У нас вообще-то был самый радикальный подход к экспозиции во всей Европе. Мы были вооружены великим учением марксизма-ленинизма и в соответствии с этим устраивали и перекраивали экспозиции всех музеев. Путь от бивня мамонта к победе пролетариата возник ведь не просто так, а в результате серьезной работы, методических указаний по организации экспозиции, партийных, научных и всяческих других дискуссий. Так были созданы экспозиции всех музеев страны. Экспозиция Третьяковской галереи, где традиционно был самый сильный методический отдел, стала своего рода эталоном, который насаждался в общем-то как картошка при Екатерине. Это счастье, что Эрмитаж устоял, сохранив в основе структуру старой императорской коллекции.
В 90-е годы, однако, единственно верное учение рухнуло и одновременно резко сократилась посещаемость музеев, поскольку рухнула система профсоюзного туризма. Надо было исправлять ситуацию, а как? Естественно, обратились к тем же методистам-искусствоведам. А они только напоказ были марксистами. В глубине души они были радикалами и авангардистами, они тянулись к современному искусству, к либерализму, к раскованности и рыночным отношениям. Им в глубине души казалось, что традиционный музей — это полный отстой и добровольно туда никто не пойдет. Иное дело — если бы в музее наливали водки! Короче говоря, они были настоящими позднесоветскими интеллигентами и в соответствии с этим стали перекраивать музеи.
И они начали создавать новую методику организации музеев, получать под это гранты и дружить с провинцией, и постепенно так вышло, что это и есть самое лучшее и прогрессивное, чем сегодня располагает страна. Вероятно, так и есть, но вполне возможно, что если направлять усилия в другую сторону, то через некоторое время она будет располагать и чем-то другим. Все же у нас есть и Эрмитаж — и это тоже здорово. На этой базе вполне можно развивать школу традиционной музейной экспозиции. У традиционной музейной экспозиции есть свои перспективы. Сегодня это, конечно, большая редкость, но надо просто подождать, пока поколение музейных методистов, искренне увлеченных авангардом и рыночными отношениями, сменится другим.
Это даже может оказаться модным и экономически интересным. Вовсе не обязательно каждый музей делать отчасти музеем водки. В 2003 году в Риме произвели уникальный эксперимент. В палаццо Барбаро была полностью восстановлена коллекция Барбаро. Дизайнер Паоло Мартелотти воссоздал дворец на состояние XVII века, свезя туда все то, что потом ушло в другие музеи, и расставив так, как это видно на исторических изображениях и как описано в старых источниках. Это была поразительно успешная акция — народ просто валом валил. И все одетые.