«Моя мастерская совсем не похожа на мастерскую художника»
Фото: courtesy of ::vtol::
Фото: courtesy of ::vtol::
- О звуке
Я всю жизнь интересовался звуком как медиумом, через который можно очень многое транслировать. Он гибкий, он может быть очень абстрактным и совершенно ни к чему не привязанным, а может быть радикально политическим. Звук — это самый быстрый путь в мозг, не с точки зрения физиологии, метафизики или эстетики, а с точки зрения восприятия сигнала: звук быстрее всего обрабатывается мозгом, это очень быстрый аттрактор, который позволяет захватить внимание и что-то с ним делать. Звук оживляет все: даже если объект максимально статичен, но у него есть звук, он все равно движется или как-то развивается во времени, и эта динамика переводит неживой объект в состояние живого, действующего. Иногда звук в моих работах формирует очень прямолинейный сигнал, это просто озвучивание какого-то процесса, а иногда это абсолютный black box, в котором совершенно непонятно и не объяснено, что от чего зависит,— все остальное существует в этом спектре, между этими двумя экстремумами. Звук прекрасен тем, что может действовать и на уровне какого-то абстрактного психоакустического эффекта, и на семантическом уровне конкретных знаков и символов. Для меня музыка — это частная форма саунд-арта, в которой просто есть структура, начало и конец, и может быть ритм и мелодия — вторичные вещи. А саунд-арт в самом широком смысле этого слова может включать в себя множество других явлений и жанров, в том числе, например, звуковую инсталляцию, у которой нет начала и конца,— это какое-то бесконечное развитие или, наоборот, она никуда не развивается, просто стоит и звучит одним простым тоном. Я не знаю другого способа такой тонкой манипуляции со временем и вниманием зрителей. Учитывая, какой у нас в данный момент есть инструментарий, доступ к технологиям и философии медиума (мы только сейчас видим, что открываются магистратуры по sound studies,— тут мы в целом отстаем от архитектуры и изобразительного искусства лет на пятьдесят-шестьдесят), звуком можно еще долго жонглировать, не повторяясь или с какими-то новыми итерациями. Это неисчерпаемый жанр, или он, по крайней мере, еще очень далек от того, чтобы прийти к какой-то финальной точке — что все уже сделано и мы все уже видели. При этом я вижу, что у меня в работах начинается неосознанное движение от звука, я съезжаю со звука в другие жанры, я не саунд-арт-художник исключительно. - О форме
Это очень сложный и даже болезненный вопрос — на протяжении долгого времени он был абсолютно вытеснен из моего сознания. Вот у меня есть идея, есть для нее спрограммированный сценарий — не обязательно цифровая программа, есть сценарий взаимодействия чего-то с чем-то или кем-то. А форма, то, как это должно выглядеть,— это продукт последнего момента, когда сложилась продуманная концепция и на ее реализацию есть ресурсы. Как правило, я не делаю глубоко проработанные эскизы. Образ работы приходит мне в голову целиком и полностью, а потом я просто перевожу этот образ в отдельные, конкретные детали, нужные для создания работы. Эстетическое облачение меня вообще никак не волновало — важно, чтобы все функционировало, все было подчинено функционализму, как он есть. А потом я вдруг стал осознавать, что у меня получается — не хочу говорить пафосных слов «гармонично» или «красиво» — что-то ладное, и в том, как оно выглядит, есть какой-то почерк. Я стал уделять этому больше внимания, буквально за один-два года работы стали аккуратней, точнее, появились декоративные детали, возникла скульптурность, и в этот момент у меня действительно появилась какая-то новая внутренняя идентичность под названием «скульптура», удобная скорее для социализации, чем для меня самого. Классическая проблема современного художника — объяснить случайному соседу в купе поезда, чем ты занимаешься. Теперь я могу сказать: скульптурой из алюминия и пластика. На самом деле в этом воображаемом диалоге со случайным попутчиком решается вопрос с самим собой: в тот момент я уже смирился с тем, что я и правда художник, раз мне все со стороны говорят об этом, что сказать «я — художник» — не кокетство. Это позволило шагнуть вперед или вверх — на небольшую ступенечку, потому что в голове появилось сразу две задачи, где идея не доминирует исключительно над формой, а форма — над идеей. И мне стало легче с этим жить, и работы стали чуть больше похожи друг на друга, и люди их стали узнавать как мои. Я к этому не был никак не готов, ведь я не умею ничего из того, что должен уметь настоящий художник — ни рисовать, ни чертить. Зато у меня нет ни одной работы, которую я бы не мог сделать сам: я стал человеком, который сам программирует, сам разрабатывает и делает электронику, сам пилит и сверлит,— моя мастерская совсем не похожа на мастерскую художника, в ней токарные станки и фрезеры, случайный человек может подумать, что я тут телефоны ремонтирую или модели самолетов собираю. В итоге получилось, что стратегия DIY сначала повлияла на инструментарий, а потом перешла в иные плоскости и измерения: fake it till you make it — и все пришло к скульптуре.