В Малом драматическом театре — Театре Европы Лев Додин поставил "Короля Лира" с Петром Семаком в главной роли. Это первое обращение режиссера к шекспировской трагедии. Рассказывает ЕЛЕНА ГЕРУСОВА.
"Короля Лира" в Малом драматическом репетировали почти два с половиной года. Это не такой уж большой срок, так в МДТ и работают: подробно, а возможно и мучительно, пробираясь к смыслам. Тем более речь о первом обращении Льва Додина к Шекспиру. В театральной биографии режиссера значатся разве что "Бесплодные усилия любви", — раннюю шекспировскую комедию со знаменитым курсом "Братьев и сестер" Лев Додин и великий театральный педагог покойный Аркадий Кацман поставили четверть века назад, в 1979 году, в Учебном театре на Моховой.
О том, что в МДТ будут разбираться с "Королем Лиром", узнали через пару сезонов после того, как в театре открыли Камерную сцену и Лев Додин вполне серьезно объявил, что готов оставить большую ученикам, а сам мечтает удалиться на покой Камерной. То, что равноценной замены нет и, в общем-то, не предвидится, было ясно и без симпатичного Фестиваля режиссерских дебютов, которым МДТ представил режиссеров додинской школы. Впрочем, такова данность, а возможно, и трагедия любого большого режиссера. Могли ли передать свой театр другому Станиславский, Вахтангов, Мейерхольд, Товстоногов? Не могли. Но в таких обстоятельствах "Король Лир" не мог не казаться чрезвычайно личной историей, что интересно, но опасно. В драматическом спектакле всегда ведь важен баланс между этим самым частным и общечеловеческим. Понятно, что при таком раскладе это баланс на лезвии бритвы
"Короля Лира" в МДТ играют в специально сделанном для спектакля переводе Дины Додиной. Отчасти это результат рабочего процесса. Репетиции начинали по подстрочнику, искали прямых, не замутненных традицией смыслов. А потом оказалось, что к поэтическому переводу, скажем Пастернака, вернуться уже невозможно. В сущности все русские переводы "Короля Лира" оказались более лиричными, более романтическим, чем это было нужно театру. Шекспир был вовсе не так галантен, каким хотела его видеть русская сцена, это известно. Так что сама по себе брутальная лексика нового перевода вряд ли может считаться большим откровением. Хотя в простоте, грубости и прямолинейности этого перевода иногда родятся вполне поэтические строки. Самое же главное — перевод Дины Додиной дал театру возможность пробиться ближе к шекспировскому действию, к жестким смыслам. Он сдирает с трагедии романтическую позу, бархат, позолоту и пыль. Соскабливает наслоения кулис прошедшего времени.
"Короля Лира" в Малом драматическом играют на большой сцене, но в камерной по откровенности и одновременно монументальной в рассуждении монолитности смысла интонации. Это черно-белый спектакль. В нем практически отсутствует реквизит. Художник Давид Боровский превратил сцену в черную коробку, заколотив ее крест-накрест белыми грубыми досками. За этими досками, как за скобками, осталась вся костюмированная королевская рать. Одновременно они стали тревожной метафорой ограниченного, заколоченного мира или сознания и заявкой на то, что все, от чего они отгораживают, — неизбежно прорвется. И ближе к финалу стены начинают разъезжаться, открывая новые пространства и плоскости. Костюмы героев выдержаны в черно-серо-белой гамме и в целом держатся вне исторической моды, вернее, в них смешаны все времена: от современных рыбацких каких-то курток до ослепительно белых торжественных платьев с воротниками-"стюарт". Но дочери Лира если и надевают эти исторические доспехи, то только ради иносказаний. Самыми яркими цветовыми пятнами на сцене остаются красные перчатки шута.
Эта роль отдана Алексею Девотченко. Свои тексты он часто пропевает и почти всегда сопровождает таперской музыкой на притулившемся в левом углу авансцены фортепиано. В его комментариях к "Лиру" отчетлива слышна ерническая интонация тщетности и неотвратимости пути, на который ступил Лир. В этом "Лире" Шут — фигура еще более важная, чем резонер смысла, он наблюдатель.
Короля Лира играет Петр Семак. У Шекспира король — старик за восемьдесят, актеру сорок пять. О дряхлости или о том, что у короля Лира нет больше сил править Британией, здесь нет и речи. Верные Кент (Сергей Козырев) и Глостер (Сергей Курышев) вполне еще собранны и подтянуты, Лир тоже полон сил, но появляется, наплевав на приличия, в ночной рубашке, в шерстяных носках, почесывая волосатые голени. И очень цинично пилит между дочерьми королевство. Его затея удалиться на покой похожа и на странный эксперимент, и на грубую блажь.
Обмануться словами дочерней любви Гонерильи (Елизавета Боярская) и Реганы (Елена Калинина) может только слепой и глухой, в них нет и намека на нежность, одна грубая в своей откровенности формула этикета. Равно, как и в речи Корделии (Дарья Румянцева) нет правдивой наивности, в них дерзость. Впрочем, додинский "Король Лир" не фиксируется на проблемах искренности и лживости слова и чувства. Как и проблемы униженного благородства и костюмированной подлости здесь оказываются куда как не самыми глубокими. Речь ведь не об ошибочных ставках, сделанных Лиром или графом Кентом не на тех детей. Кент, прекрасно и с юмором сыгранный (впрочем, за годы репетиций практически все роли оказались превосходно отточены), сыновьями, похоже, никогда особенно и не занимался. А Лир вряд ли когда-то серьезно разговаривал с дочерьми. И в том, что кто-то из чад оказался способен на родственные чувства, отцовских заслуг нет. Но в том, что выросли подлецами, — определенно есть вина. Другое дело, что и отношения отцов и детей в додинском спектакле не являются центральным вопросом.
В "Короле Лире" так или иначе герои проходят какой-то личный беспощадный экзамен. Пройти его можно только через боль и беззащитность. Это кровавый путь. Но додинский "Лир" — не трагедия крови и плоти. Недаром сцена бури поставлена не как драма сломленного, отвергнутого дочерьми короля. Это сумасшествие гамлетовского толка, драма раздвинувшегося сознания. Лир в этой сцене раздевается донага и заставляет сбросить одежды всех участников. Вместе с потрепанными спутниками они становятся похожи на секту заговорщиков, отдирающих от себя все иллюзии. Лев Додин, как известно, мастер психологических нюансов и точных как укол деталей. В этой сцене, к примеру, они складываются в дополнительный смысловой кульбит: настоящий-то король только тот, кто и голый — король. А именно таков Лир Петра Семака. Наверное, он мог бы в два счета вернуть себе Британию, но для него пришло время разбираться не с властью и не с временем, не с пространством, а с собой. Реплика Эдгара "Люди таковы, какими их делает время" здесь подвергнута серьезной ревизии. Собственно, это главное в додинском спектакле. Шекспировский сюжет здесь выливается в мощный поток не разоблачений, не сбрасывания масок, а самоосознания героев. "Король Лир" в МДТ оказывается экзистенциальной, кровавой, но и очень гуманной трагедией. И когда в финале Лир, рыдая над трупом Корделии, говорит, что убил того мерзавца, который убил ее, — абсолютно понятно, что говорит он это о себе.