выставка
Масштабной экспозицией "Демон и ангел" Киевский музей русского искусства открыл череду мероприятий, приуроченных к 150-летию со дня рождения Михаила Врубеля. Хотя в программе юбилейного года значатся еще издание нового альбома и обсуждение проекта памятника художнику в Киеве, ничто так убедительно, как выставка, не напомнит киевлянам о связи живописца с их городом, считает ЕЛЕНА РЫБАКОВА.
От выставки, каждый экспонат которой много раз побывал в музейных залах, скопирован в репродукциях и описан в десятках трудов, вряд ли стоило ожидать сенсации. Хотя сенсация все же случилась — другим словом столпотворение, сопровождавшее официальное открытие экспозиции, не назовешь. За последние десятилетия в украинском музее, кажется, не припомнят случая, чтобы директору пришлось самолично руководить потоками посетителей, а строгие залы на несколько часов превратились в жужжащий улей. Желание попасть на выставку в день открытия, без входного билета, вполне понятно, однако факт остается фактом: Врубеля в Киеве знают и любят. И, конечно, считают своим, почти как Булгакова или Растрелли.
Киевская коллекция этого художника и впрямь уникальна. Прежде всего своими масштабами: около 150 работ, большая часть из которых написаны между 1884 и 1889 годами (пятилетие, которое Врубель провел в Киеве и в Одессе). Чтобы невероятная работоспособность молодого автора стала еще очевиднее, стоит вспомнить, что в Киев вчерашний студент, так и не закончивший курс в Академии художеств, приехал не ради портретов или натюрмортов. По рекомендации профессоров городские власти пригласили увлеченного декоративной росписью юношу в группу реставраторов Кирилловской церкви, а после несомненной удачи его фресок и иконостаса уговорили остаться для оформления строившегося в те годы Владимирского собора.
Частная жизнь Врубеля в Киеве и его работа по восстановлению и росписи церквей составляют два основных раздела экспозиции. Портреты знакомых, зачастую незаконченные (с бессмысленным взглядом или вовсе пустыми глазницами — глаза художник всегда оставлял на потом, чтобы "не мешали" выписывать фигуру и фон), и циклы растительных натюрмортов любопытны, конечно, и сами по себе. Более того, среди них есть настоящие шедевры — к примеру, знаменитая "Девочка на фоне персидского ковра" (через год после ее появления сокурсник Врубеля по академии Валентин Серов словно бы в ответ другу создал свою "Девочку с персиками"). И все же главная ценность этих бытовых зарисовок в том, что почти любая из них может служить параллелью к эскизам монументальных росписей.
Дело, разумеется, не только в том, что фигуры знакомых или тщательно зарисованная цветовая гамма полевых букетов и венецианских мозаик позволяли опробовать находки, перенесенные потом на стены храмов. Самая известная из таких находок — облик киевлянки Эмилии Праховой (под началом ее мужа, профессора живописи Андриана Прахова Врубель находился все годы пребывания в Киеве), запечатленный на бытовом портрете, а после отразившийся в чертах Богоматери. Постоянные переходы от альбомных рисунков к эскизам фресок, переплетение церковного и светского подталкивают к тому, чтобы буквально отождествить прозаическую реальность и религиозную живопись. Подлинной веры в этом преображении городского быта было, вероятно, ничуть не меньше, чем профанации священного. Церковные и городские власти, однако, слишком испугались врубелевских эскизов к будущим росписям собора и оформление храма поручили Виктору Васнецову. Впервые в жизни Врубеля сложилась "киевская" цепочка, которая станет потом определяющей: ошеломительный успех — и поражение, гигантские замыслы — и возможность осуществить лишь малую часть задуманного, гениальные прозрения — и свист и улюлюканье глупцов вослед.
Кстати, врубелевский Киев за 120 лет мало изменился: те же страдальческие неестественно круглые глаза Богоматери у правнучки Праховых, те же толпы почитателей, та же неловкость от соседства святых и демонов. И даже равнодушие властей прежнее — ни один из государственных чиновников на открытие выставки так и не пришел.