премьера опера
Театр "Новая опера" показал еще одну громкую премьеру текущего сезона. После осенней "Нормы" в постановке штутгартских эксцентриков Йосси Вилера и Серджио Морабито здесь поставили (год ведь юбилейный) "Волшебную флейту" Моцарта. Причем режиссером снова выступила европейская знаменитость — почтенный немец Ахим Фрайер, позиционирующий себя как ученик Бертольта Брехта и наследник традиций брехтовского театра. Эффект от соединения этих традиций, фактуры моцартовской оперы и способностей местных артистов привел СЕРГЕЯ Ъ-ХОДНЕВА в недоумение.
Конечно, "Волшебная флейта" — не "Идоменей" и не "Митридат": насупленной классицистической серьезностью она похвастаться не может. Да что там, либретто Эммануэля Шиканедера, балансирующее между слащавым конспектом масонских истин и простоватым фарсом, не очень-то богато даже банальной логичностью сюжета. То есть режиссеру в этом случае действительно карты в руки. Сказать, что Ахим Фрайер этими картами распорядился неожиданно, будет не совсем верно. Его главная мысль относительно "Волшебной флейты" не отличается даже новизной: мол, и Царица ночи плоха, и Зарастро с его тоталитарной сектой нехорош, а хороша лишь, представьте себе, любовь. В финале оперы Три дамы (приспешницы Царицы ночи), сражаясь с жрецами Зарастро, ненароком роняют баллон с ядовитым газом, так что помирают сразу все. Кроме Папагено и Папагены, вытаскивающих из-под сцены уже "наделанный" выводок разнокалиберных детей, и Тамино и Памины, уплывающих неизвестно куда на мультяшном бумажном кораблике.
То, что спектакль от начала и конца решен как абсолютный балаган,— тоже само по себе не новость. Новость то, что балаган этот в данном случае был выстроен совсем уж последовательно, совсем уж размашисто. Дозированный бурлеск, хотя бы и самый площадной,— это одно дело, когда же все два акта сплошь представляют из себя туповатые клоунские репризы, пускай и упакованные в добротно и уверенно деланную череду мизансцен,— впору затосковать.
Причем даже родовые черты брехтовского театра при этом смотрятся как-то базарно. На сцене — только пустая коробка, белая и размеченная кривоватыми угольными линиями в первом действии, черная с такими же линиями мелом — во втором. По стенам — шаловливо разбросанные буквы, складывающиеся в слова "мудрость", "разум", "природа". В потолке дыра, откуда периодически высовывается (иначе не скажешь) Царица ночи.
Когда на этом фоне появляются во время увертюры три мальчика-вожатых в каких-то пионерских костюмах с надписью "Новая опера" — терпимо. Когда на упоминавшемся бумажном кораблике приплывает Тамино (Антон Иванов) с выбеленным и размалеванным по-клоунски лицом (такие же сделали всем персонажам) в матросочке — терпимо. Но потом с вырвиглазной быстротой на сцене множатся, во-первых, все более дурацкие костюмы; ладно уж паясничающая Царица ночи, потрясающая большим красным серпом, но при виде Моностатоса (Михаил Воробьев), костюм которого напоминает рисованного человечка из рекламы шин Michelin, только больного тяжелой формой водянки, артистов начинаешь прямо жалеть. Зарастро, как тоталитарный вождь, разумеется, обряжен в гипертрофированную фуражку, снабжен гипертрофированными усами, одет в гипертрофированную шинель — и вооружен, ну конечно, большим черным молотом. Его приспешники — тоже в фуражках и тоже усатые — занимаются тем, что наводят глянец на бюсты и статуи и воинственно потрясают то винтовками, то молотками.
Впрочем, от сцендействия в куда большей степени разит юмором, не знающим полутонов. Огромный змей, угрожающий Тамино, сначала бесконечным шлангом опутывает декорации, а потом высовывается торчком у Тамино между ног. Фаллические символы вообще как-то навязчиво преследуют персонажей: вот и рабы Моностатоса, побежденные волшебными колокольчиками, тоже радостно приставляют к причинному месту свои полицейские дубинки. Когда Тамино и Памина (Татьяна Печникова) удаляются подвергаться испытанию, то возвращаются, заляпанные фекалиями. Словом, ай как смешно. Даже ай-ай-ай, потому что немецкие диалоги заменены на русскоязычную отсебятину, пошиб которой, я думаю, вы уже можете представить.
Немецкоязычное пение солистам дается с некрасивым трудом. Хотя добро бы это было единственной проблемой. Совершенно непонятно, какая нужда заставила поручить партию Тамино молодому тенору Антону Иванову, демонстрирующему практически полное отсутствие выучки,— результат не просто слаб, а катастрофичен. Знаменитые колоратуры Царицы ночи для Екатерины Бакановой — мука мученическая. В принципе вполне сносные сами по себе вокальные работы Татьяны Печниковой (Памина) и Ильи Кузмина (Папагено) оказались сопряжены с прескверной игрой — впрочем, учитывая характер сцендействия, корить их за это довольно сложно. Добавьте скучный и топорный оркестр под управлением Эри Класа (который теперь вместо Феликса Коробова будет главным дирижером театра), играющий неряшливо и крупным помолом. Сам режиссер уверяет, что видит во "Флейте", как положено, аллегорию жизненного пути с опасностями, искушениями, инициацией и торжеством разума. Однако сам спектакль в целом больше похож не на увлекательное путешествие, а на отчаянные блуждания по бездорожью.