Памятники неуместного значения

После реконструкций брежневской эпохи у нас почти не осталось подлинного конструктивизма. Сегодня он ценен только в качестве подделки для иностранцев.

       Известие о том, что издательство "Правда" не подлежит восстановлению, повергло в уныние всех любителей русского конструктивизма. Зданий конструктивизма в Москве мало, для архитекторов это памятники культовые, и вывод совместной комиссии управления делами президента (которому принадлежало здание) и Москомархитектуры о том, что надо сносить и строить заново, естественно, хочется оспорить. Хотя бы потому, что реанимация методом кремации — слишком распространенная в Москве практика, что реставрировать здание всегда дороже, чем его сносить и строить заново, что Юрий Лужков никогда не ценил конструктивизм и т. д. и т. п. Рухнули деревянные перекрытия — так железобетон же не рухнул. Есть подлинные стены — если это памятник (а комбинат газеты "Правда" имеет статус вновь выявленного памятника местного значения), надо восстанавливать. Но непонятно, что восстанавливать.
       Здание Пантелеймона Голосова, спроектированное в 1931 году, принадлежит к специфическому пласту русского конструктивизма. Мощная плита корпуса, строго симметричная композиция, входная группа вестибюля строго по центру — спокойное представительное здание. От известных всему миру принципов конструктивизма в нем остался, пожалуй, рисунок окон да слоган "Правда" на углу, а не по центру здания. Это поздний конструктивизм, который попытался выразить не полет нового мира в коммунизм, а идею государственной представительности нового СССР. Самым ярким примером такой архитектуры является дом правительства в Харькове. В Москве таких зданий немного. Под ту же задачу был приглашен Ле Корбюзье (Дом Центросоюза на Мясницкой), но даже это не позволило архитектуре авангарда создать нечто убедительное в глазах государства. К 1934 году, когда комбинат "Правды" построили, в Москве уже царил сталинский ар-деко.
       Но если в 30-е годы такой извод государственного образа пришелся не ко двору, то в 70-е он пережил настоящий расцвет. Так строились все брежневские КБ, и, поедете ли вы в Зеленоград или на Профсоюзную улицу, вы этих мощных пластин с симметричным фасадом и входной группой вестибюля строго по центру найдете десятки. В это же время все здания 30-х годов пережили реконструкцию — комбинат газеты "Правда" не исключение. Ни в ДК ЗИЛ братьев Весниных, ни в клубах Константина Мельникова и Ильи Голосова, ни в Минсельхозе Алексея Щусева, ни в одном из рядовых зданий конструктивизма вы не обнаружите никаких следов 20-х годов — все переделали безымянные брежневские архитекторы. После этих реконструкций здания конструктивизма стало очень трудно отличить от брежневских. Специалист, конечно, отличит, но никакого образа русского конструктивизма в них не осталось.
       В 90-е годы, когда проблема реконструкции авангарда 20-х встала по всей Европе — в Голландии, Франции, Германии,— возникло два принципиально разных подхода. Один основывался на принципах традиционной реставрации — сохранения и укрепления конструкций, планировки, отделки,— как если бы перед нами был древний готический собор. Второй исходил из того, что перед нами архитектура индустриальной эпохи, сделанная из недолговечных материалов, и, следовательно, нам нет нужды ее реставрировать. Одно дело подлинный камень, вытесанный руками, другое дело — бетонная панель. Предметом сохранения здесь является не здание, а проект.
       Единого подхода не выработалось. Скорее два способа реставрации разделились по жанру. Маленькие особняки и виллы Корбюзье или Ритвельда реставрируют по-старому, большие общественные или производственные сооружения — как табачная фабрика ван Нелле в Голландии, превращенная в бизнес-парк,— фактически строят заново. В России это отражается в крайне специфическом виде. Принцип "ломать и строить заново" у нас применяется не к авангарду, а ко всему. Специалисты это считают лужковским варварством. В области теории мы стоим за научную реставрацию, на практике не выполняем ее практически никогда. У нас почти не осталось подлинного конструктивизма. Я вспоминаю только два здания — Дом Мельникова и Мавзолей Ленина. Первый сейчас хотят продать, а второй — разрушить. У нас есть только брежневская имитация конструктивизма.
       Вопрос в том, нужна ли нам теперь имитация путинская. Здание Пантелеймона Голосова нельзя восстановить — надо ли нам теперь строить его заново, создавать конструктивистский новодел? Я не знаю ответа на этот вопрос. С точки зрения уважения к истории это бессмысленно, с точки зрения уважения к художественным достоинствам архитектуры — сомнительно. Эти здания строились на время, а не на века. Они гибнут — так ведь так оно и было задумано.
       Есть, пожалуй, только один довод "за". Русский архитектурный авангард — вопрос нашего национального престижа. Иностранцы, конечно, сегодня ценят его и по книгам, восхищаются чертежами. Но замечено, что если здания стоят, то их оценка более долговечна. Если люди приедут в Москву и обнаружат, что в ней нет конструктивизма, пусть даже в виде копий, это может их расстроить. Но, с другой стороны, не кажется ли вам комичной судьба русского авангарда? Начав с претензий переделать мир, он теперь ценен только в качестве подделки для иностранцев. Так происходит с поддельными тарелками, портсигарами, рисунками русских авангардистов, их живописью — есть стабильный и устойчивый рынок русских авангардных фальшаков. Должна ли архитектура развиваться в том же направлении?
ГРИГОРИЙ РЕВЗИН, "Власть"
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...