Вчера президент России Владимир Путин прилетел в столицу Чехии Прагу и продемонстрировал специальному корреспонденту Ъ АНДРЕЮ Ъ-КОЛЕСНИКОВУ, что командовать парадом здесь будет он.
Церемония встречи господина Путина в резиденции чешского президента Вацлава Клауса отличалась от такой же церемонии суточной давности в Будапеште тем, что в ней не приняли участия лошади (см. вчерашний номер Ъ). Это отличие было в пользу лошадей. Без них церемония сильно потеряла в искренности. Гвардейцы в шапках, размашисто отделанных серой нутрией, маршировали мимо господина Путина с каменными лицами, считая, очевидно, это особой доблестью и результатом упорных тренировок и работы над собой в свободное от службы время.
Впрочем, Владимир Путин внес разнообразие в эту процедуру, ставшую было без лошадей безнадежно унылой. Он подошел к микрофону и отчетливо сказал:
— Вояцы, наздар!
И он отошел от микрофона походкой, которая вдруг выдала в нем верховного главнокомандующего довольно большой страны.
Владимир Путин говорил, конечно, загадками. Что это могло означать? "Вояцы", допустим, понятно. Очевидно, "воины". То есть, по-нашему, "бойцы". Таким образом, половина загадки разрешилась немедленно. "Бойцы! — обратился президент России к солдатам.— Наздар!" Оставалось выяснить, что означала вторая половина этой фразы. Ведь, честно говоря, она могла означать что угодно. Я, например, мог что-то недослышать. "Бойцы, назад!" — мог сказать господин Путин. Ему, например, не понравилось, как они прошли перед ним, и он решил заставить их повторить маневр. И что угодно другое это могло означать в устах господина Путина. Ясно было одно: командовать парадом будет он.
Когда начались переговоры, это предположение подтвердилось. Президент Чехии Вацлав Клаус начал говорить на хорошем русском языке.
— Вы нас разоружили.— Владимир Путин был польщен.— Поверьте, мы в состоянии это оценить.
То есть после этого господин Путин должен был, как честный человек, перейти на чешский. Но что-то этого не произошло.
Пресс-конференция по итогам переговоров обещала быть интересной. За несколько минут до ее начала стало известно, что бывший президент Чехии Вацлав Гавел написал письмо членам "восьмерки" с требованием вынести на обсуждение в Санкт-Петербурге в июне этого года вопрос о ситуации в Чечне. В этом не было бы ничего предосудительного, если бы под письмом не стояла подпись президента СССР Михаила Горбачева.
Господин Горбачев до сих пор не позволял себе резких поступков такого рода. Происшедшее интриговало — но всего четверть часа, до тех пор пока господин Горбачев не совершил-таки резкий поступок: он решительно отозвал свою подпись под письмом господина Гавела.
Господин Клаус на пресс-конференции рассказал, что провел с господином Путиным пространную дискуссию (беседовали, по моим подсчетам, не больше часа). Президент Клаус, по его собственному мнению, хорошо осознает прошлое, но оно не должно ложиться грузом на будущее (господин Клаус, очевидно, хотел заранее ответить на вопрос о вторжении советских войск в Чехословакию в 1968 году). Примерно то же самое говорил премьер-министр Венгрии господину Путину еще утром в Будапеште (см. стр. 7).
Эта пресс-конференция была вообще поразительно похожа на пресс-конференцию в столице Венгрии. И даже товарооборот между Россией и Чехией вырос в те же два раза за те же два года, что между Россией и Венгрией.
Правда, господин Путин не делал коллеге в Чехии лестных предложений по превращению его страны в перевалочно-энергетический рай для Европы. Он говорил о совместном производстве троллейбусов, о строительстве метро в Волгограде и о модернизации метро в Санкт-Петербурге. В продолжение разговора о совместных проектах господин Путин вспомнил, что президент Чехии решил подарить России картину художника Крамского.
— Я был в высшей степени удивлен,— воскликнул президент России.— Обычно это мы кому-то чего-то возвращаем, дарим, передаем. Это первый такой случай в моей политической практике!
— Ну, мы чего-то ожидаем...— с нажимом, по-русски произнес господин Клаус.
После этого разговор надолго зашел об энергобезопасности, а значит, о российско-украинских январских договоренностях.
— Когда говорят об энергобезопасности, имеют в виду, что это Россия должна бесперебойно снабжать всех электроэнергией. Но и Россия нуждается в собственной энергобезопасности. Россия сталкивается с ограничениями в ядерной сфере, например... Когда я слышу,— продолжал господин Путин с нарастающим раздражением,— что в некоторых странах высказывается беспокойство о слишком большой энергозависимости от России, у меня возникает ответное беспокойство: чем больше они зависят от нас, тем больше мы зависим от них. Мы тоже будем стремиться к диверсификации нашей энергетики.
Последняя фраза прозвучала как угроза.
Вацлава Клауса тем временем спросили, обсудил ли он с президентом России ситуацию в Чечне. За спиной Владимира Путина и Вацлава Клауса в этот момент в полный рост встала тень экс-президента Чехии Вацлава Гавела.
— Чтобы доставить вам удовольствие, я отвечу на этот вопрос,— сказал господин Путин.— Разговор о Чечне был, и большой (уложился в тот же час.— А. К.). Я проинформировал президента Клауса о ситуации там.
То есть это был монолог.
Только после этого господин Путин ответил на вопрос, который задали лично ему. Он прочитал короткую емкую лекцию об энергодоговоренностях с Украиной. Такую лекцию господин Путин с удовольствием читает всякий раз, когда его спрашивают об этом за границей. В этой лекции фигурировали слова "европейская формула цены", "рыночное регулирование", "европейский транзит"...
— Вопрос урегулирован, с чем я вас и поздравляю,— обратился господин Путин к чешскому журналисту, который, впрочем, поздравление принимать не спешил.
Господин Клаус тоже сказал пару слов про Чечню. Это, было видно, не та тема, которая беспокоит его в первую очередь.
— Нет тривиального решения, нет мановения волшебной палочки, по которому можно было бы решить эту проблему,— сказал он таким тоном, что можно было бы уверенно написать: проворчал.
Напоследок коллеги все-таки обсудили вторжение советских войск в Чехословакию и сошлись, как и в Будапеште, в том, что сейчас из такого рода событий не следует делать трагедию. Но моральную ответственность за 1968 год господин Путин, как он сказал, чувствует — как и за 1956 год в Будапеште.
И как он только живет с таким большим грузом?