Восторгается Анна Наринская
Джузеппе д`Арпино. "Адам и Ева", 1600-е годы.Altomani & Sons
4 марта на антикварном аукционе "Гелос" будут продавать письмо генерала Наполеона Бонапарта его супруге Жозефине, написанное во время итальянской кампании 1796 года, а точнее 20 прериаля 4-го года республики.
"Жозефина,— пишет главнокомандующий армией Французской республики,— ты должна была уехать 5-го из Парижа, ты должна была уехать 11-го, а ты не уехала и 12-го: моя душа была открыта для радости, теперь она наполнена болью. Почта приходит без твоих писем. Я ускорил мои операции. Я рассчитывал 13-го быть в Милане, а ты еще в Париже. Я возвращаюсь в свою армию, я душу чувство, недостойное меня, и если слава недостаточна для моего счастья — то она хотя бы привносит элемент смерти и бессмертия".
Рембрандт ван Рейн. "Апостол Иаков",1661 год. Salander-O`Reilly Galleries
Представьте себе, живой человек берет в руки настоящее перо и настоящими чернилами на настоящей бумаге пишет такие слова. И не говорите мне, что за два десятилетия до этого вышли "Страдания юного Вертера" и европейцы уже понимали, что так в принципе писать можно. Все так, но дело здесь не в литературном новаторстве императора, а в удивительном феномене, имеющем отношение к жизни и литературе в равной степени,— в отсутствии между ними хоть какого-нибудь зазора.
Слияние до полной неотличимости жизни и литературы — прививка для последней необходимая. Без которой не получается всего каких-нибудь три десятилетия спустя такого феномена то ли искусства, то ли частной жизни, как письмо Пушкина к Собаньской: "Вам я обязан тем, что познал все, что есть самого судорожного и мучительного в любовном опьянении, и все, что есть в нем самого ошеломляющего", с его поразительной последней строчкой, как бы недописанной: "Но что такое душа? У нее нет ни взора, ни мелодии — мелодия, быть может".
Марк Шагал. "Синий скрипач",1947 год. Galerie Thomas
И такие прививки на протяжении отделяющих нас от "маленького капрала" лет литература получала не раз. Но сегодня мы застаем ее в состоянии, когда слова, как бы описывающие жизнь, и сама жизнь находятся на расстоянии прямо-таки световых лет друг от друга. И, повторим затасканное определение, каждое написанное предложение является на самом деле придаточным, приданным подразумевающемуся "как говорится". И это все длится и длится. И вот что странно — длится, несмотря на то что сегодняшний маленький капральчик ведь тоже пишет свое письмо. Не Жозефине, но про Жозефину. В, как это называется, в своем сетевом дневнике, со всем необходимым накалом, со всей предельной искренностью. И даже реальной отдачей. В смысле, что реальность реагирует. Например, не так давно одного известного учителя словесности уволили с работы из-за невероятно страстного, романтичного и увлекательного блога его ученицы-старшеклассницы.
Михаил Ларионов. "Натюрморт", 1907 год.Leonard Hutton Galleries
И мне непонятно, почему эта, вызревшая (а, по мнению некоторых, даже перезревшая) по ту сторону компьютерного экрана "новая искренность", она же "новая приватность" и, в то же самое время, "новая публичность", не стала еще мощным, как хочется сказать в эти постолимпийские дни, допингом для писательства. Для книжек, то есть. Чтобы страдания, ну хорошо, не Вертера,— а мы все все равно плачем, чтобы звать не Жозефиной — но все равно, "ты могла бы составить счастье человека менее причудливого". Как там и пишут. И будут писать и писать. И когда-нибудь это сработает.
В общем, солдаты, сорок тысяч веков смотрят на вас с высоты этих пирамид.