С поправкой на знамя

вне игры с Андреем Колесниковым

В среду вечером специальный корреспондент "Ъ" АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ вместе с другими болельщиками обеспечивал победу хоккейной сборной России над канадцами.

Перед хоккейным четвертьфиналом Россия--Канада я осознал, что все-таки проголодался. Весь день мне категорически не хотелось есть. Я нервничал. Я думал о том, что они же могут проиграть. Собственно, это было вполне вероятно. Ведь они играли, на минуточку, с канадцами. Но нет, они не могли проиграть. Это было бы чудовищным предательством по отношению к нам. И вот об этом я только и думал с раннего утра, и никакие другие мысли просто не могли прийти мне в голову.

И вот весь этот день меня колотило, и совершенно не хотелось есть. Приехав на стадион, я увидел канадских болельщиков. Их было подозрительно много. Целые гектары асфальта вокруг стадиона были усеяны кленовыми листьями.

Вся моя нервозность мгновенно улетучилась. И мне сильно захотелось есть. Я решил подкрепиться. Я понимал, что в этот день мне понадобится много сил. Возле билетной кассы я увидел палатку с шаурмой. Торговали здесь, по-моему, румыны. Они показались мне приветливыми. Как жестоко я ошибался!

Все подходы к палатке тоже были устланы кленовыми листьями. Я все-таки встал в эту очередь. Тут же мир со всех сторон заслонили от меня канадцы. За мной встали стар и млад, отец и дочка. А может, это были молодожены, я не вникал. Кленовые листья были всюду, и мне это внушало беспокойство. Я не понимал, где наши.

Одного из них я увидел через полминуты. Молодой человек в российской экипировке тоже подошел к палатке и занял очередь. Был он как-то стеснителен. Я предложил ему помощь. Он ее принял. Нас было мало в этой очереди, надо было держаться друг друга.

Вообще-то я узнал его. Это был Илья Брызгалов, вратарь нашей сборной. Он вышел в первой игре против словаков, пропустил пять шайб и больше на поле не появлялся. Я не считаю, что он сыграл плохо. Тогда все сыграли примерно одинаково. Капитан сборной Алексей Ковалев потом говорил мне, что по-другому вряд ли что-то могло сложиться:

— Мы только прилетели, ничего не поняли — и уже смотрим: мы на льду, и против нас играют словаки.

Илья Брызгалов приехал на эту игру в одиночестве. Он оказался в этот день без своей команды. Он был в полном и безоговорочном смысле болельщиком. Хуже участи человеку в его положении нельзя было пожелать.

Но он держался. Мы стояли в очереди, румыны уже два раза переспросили, с кетчупом или майонезом нужны нам хот-доги и уже, по всему было видно, собирались спросить в третий. А он рассказывал мне, что лучшие в NHL хот-доги — в Монреале, а вовсе не в Анахайме, где он играет и живет.

— Тонкий, тонкий слой теста, тонкие, чуть прожаренные сосиски,— с наслаждением говорил он.— Все согласны, что хот-доги надо есть в Монреале. А худшие хот-доги — в Анахайме. С этим тоже никто не спорит.

— Вы, я вижу, большой специалист по хотдогам,— сказал я.— Не жалко вам себя?

Он неправильно понял этот вопрос. Но никак по-другому он и не смог бы его понять в этот вечер — при всем желании.

— Нет,— сказал он.— Все-таки я сыграл хотя бы один матч. Да я в порядке, вы не волнуйтесь за меня.

Я поначалу волновался за его желудок. Но теперь по-настоящему начал волноваться за него самого. Он, разумеется, не был в порядке. Вратарь сборной, жующий хот-дог, по сравнению с которым хот-дог в Анахайме — отец всех хот-догов, в ту секунду, когда твоя команда уже выходит на разминку перед матчем с канадцами на Олимпийских играх… Я не хотел бы хоть один хот-дог в своей жизни проглотить в таком состоянии. Я бы, наверное, и не смог.

— Главное нам первый период продержаться,— говорил он.

Меня обрадовало, что он говорит «нам».

— Если первый период выстоим, то выиграем. Канадцы наваливаются в начале, а потом устают. У них возрастная защита. Главное — это вот первый период.

— А что, вы думаете, будет потом — если выиграем?

Я поймал себя на том, что тоже уже не говорю «они». И даже не думаю.

— Попадем на финнов,— уверенно сказал он.— И будет проще. У них здесь — третье место.

— А вы вообще-то видели, как они играют? — осторожно спросил я.

— Конечно,— ответил он.— У меня много друзей-финнов. Главное насчет них вот что понять: у них есть потолок. И их потолок здесь — третье место.

Говорил Илья Брызгалов гораздо уверенней, чем выглядел.

— Вы-то чего так волнуетесь? Не волнуйтесь,— сказал он.— В конце концов, это всего-навсего игра.

Он, наверное, и сам себя убеждал такими словами.

— Нет, не игра,— сказал я.— Хоккей — это точно не игра.

— А что тогда игра? — спросил он.

— Керлинг,— уверенно ответил я.

Он не спросил, а что тогда хоккей. Хорошо, что не спросил. Я бы не знал, что ответить. Я бы не решился сказать, что это смысл моей жизни, по крайней мере сегодня вечером и еще три дня.

Хотя ему, наверное, можно было бы это сказать. Потому что для него это смысл жизни уже до самого ее конца.

— А что так мало наших здесь? — тревожно спросил он, оглядываясь по сторонам.

Я задавал себе этот вопрос уже минут 40. Исчерпывающий ответ на него я получил минут за 20 до начала игры.

Наши люди, оказывается, медленно запрягали, но быстро приехали. Они вдруг начали появляться отовсюду: из автобусов, из такси, из official car, изо всех переулков. Можно было бы написать, что от криков «Рос-си-я!» стены стадиона содрогались, когда болельщики были еще на улице. Пожалуй, я так и напишу.

И вот что еще я намерен сейчас написать. Кленовые листья были втоптаны в асфальт еще до начала игры.

Зал был небольшой, на четыре с небольшим тысячи мест. Накануне наша сборная побеждала американцев в другом, нормальном помещении на десять тысяч мест.

В зале я увидел огромное количество знакомых лиц. Многих болельщиков я знаю по более ранним играм. У некоторых брал здесь интервью. Олимпийская чемпионка Татьяна Навка пришла с мамой. У них, я знал, не было накануне билетов на эту игру. Она попросила помочь им главу Федерального агентства по физкультуре и спорту Вячеслава Фетисова. Он достал ей билеты. Она пришла на игру, положив в сумочку золотую олимпийскую медаль — как талисман. Ну и правильно: деньги к деньгам, золото — к золоту.

На трибуне я увидел и тех, кто раньше не был здесь замечен. Теннисистку Елену Дементьеву нельзя было бы не заметить, если бы она уже появлялась на хоккее. Теперь она сидела где-то на 12-м ряду и пыталась сфотографировать разминающихся на льду хоккеистов. Вернее, ее интересовал только один человек, и вы его знаете: это Максим Афиногенов. Только теперь я понял, зачем же он здесь все время берет игру на себя. Он, наверное, думает, что Елена Дементьева может появиться в зале в любой момент.

Я со своим товарищем Олегом Осиповым сел за скамейкой запасных. Рядом оказались канадский мальчик лет десяти и итальянская девочка примерно такого же возраста. Мальчик, мне показалось, был чем-то расстроен, и я подарил ему российский значок с клюшкой. Он не поверил своему счастью. Его мама оказалась русской, вернее, почти: латышкой с русским языком.

— Он не расстроен. Он просто очень нервничает,— сказала она, улыбнувшись.

Улыбка была такой жалкой, что я понял: в этой паре очень нервничает не один человек.

— Вы за кого болеете? — спросил я ее.

— Его папа — канадец,— сказала она.— Сын болеет за канадцев. А я — за наших.

— За латышей? — удивился я.— Они же не вышли в четвертьфинал.

— За каких латышей? — обиделась она.— За наших!

Маленькая итальянка тоже получила значок. За кого бы она до этого ни болела, теперь она тоже болела за наших.

Когда началась игра, я понял: мы в большинстве. Этот зал был наш. Это был зал хоккейной славы болельщиков нашей сборной. Канадцам тут нечего было делать. Это относилось и к игрокам.

Победа далась болельщикам непросто. Пришлось поработать, в том числе и головой. На игру с Латвией один латышский умник принес барабан, с помощью которого он пытался контролировать ситуацию на трибунах и на поле. В результате он был все-таки повержен (в том числе и физически; сам, как говорится, напросился со своим барабаном; а не надо было стучать; вот и ему настучали), но этот случай заставил задуматься, и прежде всего директора Имперского русского балета Гедиминаса Таранду, все ли мы делаем правильно, нет ли чего-то, в чем мы могли бы упрекнуть себя. И оказалось: есть. Нам нужен был барабан.

Вообще-то один барабан был. На нем играл барабанщик из оркестра Валерия Сюткина. Это был его рабочий инструмент. По вечерам Сюткин-бэнд играет в Русском доме. Трудно сказать, какие аргументы использовал господин Таранда, чтобы барабанщик отдал ему свой барабан. Логических аргументов у артиста балета в такой ситуации ведь нет. Сам господин Таранда категорически отказывается комментировать эту ситуацию. Главное, уже на матч с американцами господин Таранда пришел с барабаном.

Но самое удивительное: за ним пришел весь оркестр со всем своим рабочим инструментом. Парни из Русского дома подумали, что негоже отсиживаться дома, когда все уходят на фронт, и решили поработать на страну.

И как же они работают! Под два удара барабана кричится «Шай-бу!», под три — «Рос-си-я!», «Мо-лод-цы!» и «О-веч-кин!». Под их музыку в перерыве поется «День Победы» и «Врагу не сдается наш гордый "Варяг"». Сюткин-бэнд в перерыве собирает вокруг себя огромную толпу болельщиков. На матче с канадцами сотни людей, обступив музыкантов, пели «Великолепную пятерку». Они исполняли ее и в зале. Когда это случилось в первый раз, наши хоккеисты, сидевшие на скамейке запасных, как один повернули к ним головы. Несколько человек зааплодировали. (Хорошо, что этого не сделали те, кто был в это время на поле.) И я не считаю случайностью, что следующий гол был забит нашей пятеркой, которая вышла на лед сразу после этого события.

А один из музыкантов признавался мне, что ощущение, когда тебе по телефону из Москвы звонит жена, заказывает песню, ты исполняешь ее и это слышит весь мир, сравнить больше не с чем.

Вот так приходит земная слава.

И что, они могли в этот день не выиграть? Конечно, все мы чуть не сошли с ума в последние пять минут этой игры. Но ведь не сошли же, а чуть-чуть не считается. После этой игры сошли с ума канадцы. Навзрыд рыдал 10-летний мальчик. Я утешал его и подарил ему еще два значка, но он не взял их.

А когда канадские тренеры уходили с поля, мы перекинули российский флаг к ним на скамейку запасных и скандировали: «Рос-си-я!». «День Победы» гремел в зале. Канадские тренеры шли мимо нашего флага, его нельзя было не заметить. Но все они сделали вид, что не замечают. И только один, главный тренер Пэт Куинн, проходя, взял и поправил наш флаг (уголок там, что ли, загнулся).

Так поправляют ленточку венка на собственных похоронах.