Мама на льду

вне игры с Андреем Колесниковым

Победу танцевального дуэта Татьяна Навка--Роман Костомаров специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ праздновал в компании мужа, мамы, дочери и сестры фигуристки, а также девушки фигуриста.

Поздним вечером в ледовом дворце спорта Palavela, где шли соревнования танцевальных пар, было еще довольно много свободных мест. Прямо над нами был уголок, где фигуристы ждали оценок. Две женщины, сидевшие немного в стороне от нас, развернули огромных размеров плакат. На плакате были фото Татьяны Навки и Романа Костомарова в натуральную величину. Плакат был ярко-оранжевого цвета. Я к таким плакатам привык на Крещатике во время "оранжевой революции" и даже вздрогнул от нахлынувших воспоминаний.

Нам сейчас революция была ни к чему. Татьяна Навка и Роман Костомаров после оригинального танца и так занимали первое место. Надо было эволюционным путем овладеть полноценным олимпийским золотом.

Одна из женщин крикнула нам сверху:

— У нас еще один плакат есть!

Через мгновение у нас в руках уже был этот плакат. Он оказался таким большим, что в развернутом виде перекрывал обзор восьми-десяти верхним рядам. Мой товарищ, державший плакат с другой стороны, вынужден был отсесть от меня на несколько мест. Одно из них заняла трехкратная олимпийская чемпионка Ирина Роднина, другое — серебряный призер Олимпиады в Солт-Лейк-Сити Антон Сихарулидзе. С этими людьми болеть было не страшно.

Еще через четверть часа свободных мест в зале уже не осталось. А женщины, отдавшие нам плакат, тоже оранжевый (я потом узнал, почему он такого цвета: авторы плаката хотели, чтобы фон был в тон золотой медали, но получилось не все задуманное), оказались, мягко говоря, не чужими паре людьми. Одна из них была мамой Татьяны, другая — сестрой. И я не сразу заметил главного участника этих соревнований — шестилетнюю дочь Татьяны Сашу. Танина мама сказала, что пластиковые палки, на которые надо было натянуть плакат, они искали по всему Турину, а сам плакат изготовили в Днепропетровске, по месту своего постоянного проживания.

Девочка задумчиво смотрела на лед.

— Не волнуйся,— сказал я ей.— Мама победит.

— А вы не знаете, где она? — спросила девочка.— Где моя мама?

На льду в этот момент разминался кто угодно, но только не ее мама. Французы, итальянцы, швейцарцы, по-моему. Даже русские были. Но не те, которые нужны были девочке. Татьяна Навка и Роман Костомаров выступали в следующей группе.

— Подожди,— сказал я,— мама появится.

— Я знаю,— сказала она.— Вон оттуда.

Оттуда они и появились. Мы развернули свой плакат. Он бы заслонил собой небо — если бы каток не был крытым. В нескольких метрах от нас колыхался еще один плакат. На нем были Татьяна и Саша. "Mammi, I love you!" — было написано на нем. Я подумал, что с гораздо большим удовольствием я бы подержал этот плакат.

Когда они выступали, я смотрел не на них, а на маму и сестру Татьяны. Я даже вспомнил в этот момент, как на меня смотрела моя мама, когда провожала меня в первый класс. Перед тем как я вошел в школу, я обернулся и навсегда запомнил этот ее взгляд. Теперь так же, мне казалось, смотрит на Татьяну ее дочь.

— Я с ней с пяти лет,— говорила мне ее мама полчаса назад, в перерыве.

Я удивленно смотрел на нее. Мне это казалось нелогичным.

— На катке, я имею в виду,— пояснила она.

Она все видела и все помнит. Свадьбу Татьяны и Романа. Развод. Отъезд дочери в Америку, к тренеру Александру Жулину. Любовь. Рождение девочки Саши. Звонок Романа. Его приезд в Америку. Они снова танцевали несколько лет с одной-единственной целью: выиграть эту Олимпиаду. И вот они ее выигрывали.

Саша смотрела на лед с таким недетским вниманием, что мне стало казаться, что она хорошо понимает все нюансы маминой техники катания. Я, казалось, не так уж и ошибался.

Они побеждали. Антон Сихарулидзе вздрагивал, когда Татьяна и Роман выходили из вращения.

— Засчитали...— бормотал он.— Слава богу.

Попробовали бы не засчитать. Татьяна и Роман почти не ошибались. У них были не самые высокие оценки из тех, что были возможны, но их соперники ошибались гораздо серьезнее. Татьяна и Роман сделали то, что хотели. Они выиграли.

Перед награждением мы спустились к стеклянному бортику, отделяющему трибуны ото льда. К нам подошла вся эта счастливая семья, пока, правда, не полная.

— Не зря мы молились, да? — спросила Саша бабушку.

— Ну конечно! — сказала Танина мама и обернулась ко мне.— Мы обычно ходим в православную церковь, а тут, в Турине, только католические. Но мы все равно пошли. Господи, посмотрите на нее, ей же самой не верится! Саша, смотри, она нас видит!

Татьяна в это время стояла на пьедестале. Все остальные призеры уже повернулись к флагам, сейчас должны были уже исполнять российский гимн, а она одна стояла спиной к флагу и отчаянно жестикулировала, чтобы привлечь внимание дочери. Увидев, что Саша смотрит на нее, Татьяна показала пальцем на медаль, уже пару минут висевшую у нее на шее, а потом — на Сашу. Она неистово показывала пальцем на нее. "Это тебе, тебе!" — мне казалось, я слышу, как она это кричит.

— Саша сегодня на соревнованиях сказала: хочу, чтобы мама стала чемпионкой и чтобы у нас прошла аллергия на собаку.

— Да? — переспросил я у девочки.

— Да. И чтобы мама мне ее купила,— уточнила Саша для полной ясности.

"Ма-а-ма!" — услышал я отчаянный крик.

Кричали со льда. Это была Татьяна. Она показывала, где пройти, чтобы оказаться поближе к ней. Пока мама пыталась понять, чего она хочет, Саша раньше всех осознала, что надо делать, и бросилась бежать по проходу. Ну, я тоже.

Проход закончился тупиком. Мы стояли посреди чьей-то телеаппаратуры. Но я понял замысел Татьяны. Она совершенно не потеряла голову от счастья, хотя имела полное право это сделать. Она все рассчитала. Она вышла на коньках за бортик и подошла к нам. До нас было метра три — в высоту. Она протянула руки. Девочка повисла на стеклянной перегородке. Если бы мы ей не помогли, она бы спрыгнула вниз. Мы помогли. Татьяна взяла дочь на руки, и Саша сразу успокоилась. В ней произошла поразительная перемена. Она теперь безмятежно улыбалась. Ей больше некуда было спешить.

Мама покружилась вместе с ней на льду, потом поставила на него девочку. У Саши в руках откуда-то взялась большая мягкая игрушка — как нарочно, собака. Девочка с собакой тоже начала кружиться по льду. Я сразу вспомнил, сколько раз спортсмены говорили, что лед в Турине очень скользкий, поэтому так много падений. Ну а каким же, с другой стороны, должен быть лед? Но первый раз я по-настоящему заинтересовался тем, что лед скользкий, только сейчас. Саша не упала.

Организаторы смотрели на происходящее с очень недовольными лицами. Нас, наверху, пытались оттеснить от стеклянной перегородки.

— Это очень опасно! — говорили два карабинера.— Девочка в опасности!

— Девочка счастлива! — сказал им кто-то.— Она с мамой.

— Но это все равно очень опасно. Они не должны там находиться!

Так же думали, видимо, и организаторы внизу. Они что-то сказали Татьяне Навке. Она нервно пожала плечами и попросила кого-то из стоявших рядом с ней вернуть девочку бабушке. Саша заплакала. Я думал, ее поднимет Роман — и это будет самая эффектная поддержка из всех, какие он только делал в своей жизни. Но его рядом не оказалось.

Через полтора часа вся семья, уже в полном составе, была в Русском доме. Вернее, очень быстро выяснилось, что сюда приехали, пожалуй, две семьи. За одним столиком сидели Александр Жулин, Татьяна, Наташа, Раиса и Саша Навки. В другом углу ресторана Роман Костомаров держал за руку симпатичную девушку. Несколько минут я соображал, кто бы это мог быть. Потом добрые люди, конечно, помогли мне. Девушку зовут Оксана, фамилия ее Домнина. Она в этот день тоже выступала и в паре с Максимом Шабалиным заняла девятое место. Когда мы говорили с ними, она что-то не выглядела расстроенной.

— Вот! — показал на нее Роман.— Это наше будущее!

— Ваше? — уточнил я.— Или наше?

Российское, я имел в виду.

— Ну, она будет на следующих Играх выигрывать,— смутился он, полагая, видимо, что ушел от ответа.

Роман рассказывал, как после выступления он с Татьяной пришел в раздевалку. Там кругом телемониторы, чтобы спортсмены могли видеть выступления конкурентов. Американцы в тот момент имели шанс подвинуть Татьяну и Романа.

— Мы забились поближе к тренажерам, туда, откуда не видно было ни одного телевизора,— сказал Роман.— Мы ничего не хотели видеть и слышать. Но потом пришел один парень, он грузин, за грузинскую сборную выступает, и начал комментировать вслух! И получилось, что мы как будто смотрим все-таки. Он эмоциональный очень парень, все подробно пересказывал, особенно ошибки. Ну, мля, говорит, все: на две ноги она приземлилась!

— Вы в олимпийской деревне все в отдельных номерах живете? — не откладывая спросил я.

— В отдельных,— вздохнул Роман.— Так полагается.

— А вот один человек тут, по-моему, не согласен, что так полагается,— показал я ему на Оксану, которая в этот момент презрительно хмыкнула.

— Я не согласна! — подтвердила она.

— Что вы будете делать дальше? — спросил я его.

— Будем продолжать кататься,— сказал он.— В профессиональных шоу.

Оксана в этот момент, по-моему, демонстративно повернулась к нему спиной. Он предупредил мой следующий вопрос:

— Здоровье не позволит остаться в любительском спорте.

В этот момент в комнату, где мы разговаривали, вошла Татьяна. На руках она несла рыдающую Сашу.

— Мне не нужна Олимпиада! — кричала она.— Мне нужна моя мама! Почему мне подарили красные штаны?! Я хотела белые!

Ее успокаивали. Ей говорили, что мама с ней, а утром у нее будут детские олимпийские треники не только красного цвета, но и белого.

— Приехала, называется, на Олимпиаду! — кричала девочка, уже немного успокаиваясь.— Мама на льду, папа не знаю где! Я олимпиадская дочь!

— Я здесь...— робко говорил Александр Жулин.

— А где тогда ты был весь день? — неожиданно очень спокойно спросила девочка, перестав плакать, и пристально посмотрела на отца.

Он не выдержал этого взгляда. Объяснение, что он был на тренировках, прозвучало бы как минимум наивно.

— Скажите,— спросил я Романа, когда они вышли,— а вам не хочется олимпиадского сына?

Ну, я так спросил. Терять-то мне нечего.

Он посмотрел на Оксану и ответил:

— Думали...— он мялся, ему, конечно, не хотелось говорить об этом.

— Хочется! — засмеялась Оксана.

— Хочется? — переспросил он.

— Да! — хохотала она.

— Подождите,— сказал я,— а как же наше с вами общее будущее? Девятое место — это ведь только начало!

— Ну мы пока не обсуждали эту проблему,— немного успокоилась она.

— Уже пять минут как обсуждаем,— сказал я.— Давайте уже что-то решать.

— А хочу! — сказала она.

Он смотрел на нее так, как смотрела на меня моя мама, когда встречала в тот первый день из школы.

— Послушайте,— сказал я,— а может, вам создать новую пару? Спортивную, я имею в виду.

Тут они перестали улыбаться.

— Не думаю,— ответил он.

Он будет кататься с Татьяной Навкой. Я понял: это бизнес. Нет вопросов.

В коридоре я снова услышал шум. Олимпиадская дочь отказывалась уезжать с бабушкой и тетей в гостиницу.

— Я хочу в деревню! — кричала Саша.

Она имела в виду олимпийскую деревню.

— Но тебе же туда нельзя! — говорила мама.

— Но я же там была утром!

— Тебе заказывали пропуск,— объясняла мама.— Пойми, Сашенька, надо поехать!

— А вы?

— А мы еще здесь побудем. Это же была цель нашей жизни! Мы победили!

— Не отпущу,— твердо сказала Саша.— Возьмете меня в деревню.

— Да не пропустят! — взмолилась мама.— Понимаешь?!

Она этого сама хотела уже, по-моему, больше, чем Саша. Но она понимала: не пропустят.

— Понимаю,— сказала девочка.— Пропустят. Ты меня пронеси как-нибудь. Я же маленькая.

Ее все-таки увезли в гостиницу.