премьера кино
В День защитника Отечества на российские экраны выходит картина "Полумгла", в которой режиссер-дебютант Артем Антонов воспроизводит интонацию и стилистику "Кукушки" Александра Рогожкина. Гуманистическую идею о том, что простые люди всегда найдут общий язык, даже если их государства воюют, невооруженным глазом разглядела в "Полумгле" ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА.
Принципиально "Полумгла" отличается от "Кукушки" более жестким финалом, из-за которого авторы сценария Игорь Болгарин и Виктор Смирнов, настаивавшие на идиллической, но не слишком правдоподобной концовке, сняли свое имя с титров, даже не глядя фильма. Им-то, людям более старшего поколения, чем молодой режиссер Антонов, воспитанным в традициях человеколюбивой советской литературы, наверное, грезилось в итоге, как немецкие пленные, заброшенные судьбой в 1944-м в северную деревню Полумгла, совсем обрусели, переженились на крестьянках, чьи мужья не вернулись с фронта, выучили моральный кодекс строителя коммунизма и вступили в партию.
Реалистичному Антонову финал привиделся иной, и он в итоге спасает незатейливую добрую "Полумглу" от совсем уж лучезарного оптимизма, напускает в историю пусть немного, на полпальца, но все-таки мглы, печали, боли. Потому что до этого все развивается как-то уж чересчур безоблачно и прозрачно, по сценарию, с первых минут просматривающемуся до самых финальных титров. Сначала русские люди ненавидят полоненных захватчиков всем скопом, так сказать, en masse, не разделяя их на отдельные человеко-единицы и не вникая в индивидуальные различия между ними, а потом присматриваются и, облюбовав каждый своего отдельно взятого Ганца или Фрица, вырабатывают к нему индивидуальное отношение. К финалу, впрочем, все эти личные эмоции снова сливаются в коллективное, хоровое сочувствие к собирательному образу озябшего и проголодавшегося солдата, невиноватого, что рейх послал его убивать русских, и тоже потерявшего на этой войне самых дорогих людей.
Некоторые из поморских селянок с поэтическими именами Лукерья, Аксинья, Феона, поначалу встретившие пленных с вилами и рогатинами, впоследствии так радикально переменяются к ним и так усердствуют в сострадании к жалким немчикам, вызубрившим слова "работа" и "покушать", что становится даже неловко. Особенно, когда в целомудренную историю проникает дух такого банного эротизма, который уже буквально заставляет вспомнить аналогичную сцену из "Кукушки" и блудливо поблескивающие в красноватом полумраке парилки глазенки Анны-Кристины Юусо. В "Полумгле" эпизод в бане логичным образом происходит после того, как Аксинья и Ганц осуществляют совместную вылазку на медведя, и вдохновленные успехом операции, а также свежей медвежатиной, недвусмысленно смотрят друг на друга, учащенно дыша.
Капля драматизма просачивается в повествование, когда к одной вдове внезапно возвращается с фронта одноногий муж и оказывается шокирован, во-первых, гламурным видом коровы, которую взятый на постой немец успел надраить до блеска, расчесать хвост и повязать бантик, а во-вторых, отсутствием своих валенок, которые сердобольная вдовица пожаловала пленному. Максимум психологизма и саспенса достигается в эпизоде, в котором одноногий муж и его немецкий "врио" вместе рубят сучки с бревна и кажется, что вот-вот топор ревнивого русского отхватит фашисту большую часть пальцев, но останавливается в миллиметре. А в начале одна крестьянка, на которую еще не нахлынули гуманизм и сострадание, накормив подвернувшегося ей фашиста, вдруг хватается за топор с угрожающей фразой "Ты моего мужа убил" — это должно обозначать некую внутреннюю борьбу и сигнализировать, что на самом деле перемена отношения к фашистам дается нашим женщинам не так просто, как могло показаться. Топорная тема вообще активно задействована в сюжете и при желании может быть проинтерпретирована во вполне фрейдистском духе — местный креативный дед Щукарь уверяет, что "топором можно сделать все, окромя детишков".
То, что русские крестьянки по своему слабому бабьему нутру и из-за острой нехватки мужских рук в хозяйстве не могут выдержать изначально взятый высокий градус ненависти к гражданам страны, отнявшей у них семейное счастье,— это даже не такой весомый итог фильма, как внутренние метаморфозы лейтенанта Анохина (Юрий Тарасов, еще один из многочисленных работавших над фильмом дебютантов), главного героя "Полумглы". Этот лауреат Золотой звезды героя, по состоянию подорванного на войне здоровья отправленный в тыл возиться с пленными, вначале люто их ненавидит и впадает в истерику при звуках губной гармошки, на которой начинает без всякой задней мысли наигрывать один немец. Тряся фашиста за грудки, буйный лейтенант припоминает ему "Мишку и Сашку", убитых кем-то из его соплеменников. На протяжении всего фильма лейтенанта мучают кошмары, из-за которых он все чаще прикладывается к фляге, но местная знахарка нашептывает ему на воду антиалкогольный заговор, местная молодуха поощряет его ухаживания, и несколько омрачают жизнь лишь звонки из центра, содержащие удивление по поводу нулевой смертности среди вверенной либеральному лейтенанту немецко-фашистской рабсилы.
Однако, несмотря на старания авторов "Полумглы" прописать индивидуальные характеристики немцев, они все-таки остаются в памяти как эта самая обезличенная рабсила, использованная великим и великодушным русским народом во всех смыслах, от бытового до психотерапевтического — в результате общения с пленными лейтенант избавляется от своей болезненной фиксации на гармошечных звуках и, заслышав их, больше не бросается на людей, а тихо предается, как и зритель, амбивалентному, приятно-мучительному чувству общей трагичности бытия.