Колесников

вне игры с Андреем Колесниковым

9 февраля в итальянском Турине открылись XX Олимпийские игры. Специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ, пройдя по Олимпийскому стадиону вместе со спортсменами, увидел больше, чем ему, воспитанному на олимпийских телеидеалах, хотелось бы.

Организаторы собрали спортсменов у входа в олимпийскую деревню и повели к автобусам. Здесь спортсменов просили предъявить приглашение на церемонию открытия. Дело в том, что на каждую страну была выделена не очень большая квота. Организаторы решили не перегружать стадион спортсменами. Давая России квоту в 110 человек, они утверждали, что те, кто попадет на стадион, не пожалеют.

Они знали, что говорить. Спортсмены в Афинах на открытии были лишены практически всех радостей. Их привели на стадион за несколько минут до начала церемонии. Гордость мирового спорта больше четырех часов до этого томилась в паре сотен метров от стадиона и слушала, как стадион стонет, наслаждаясь виденным. Она оказалась чужой на празднике спорта и мира и была настроена после него крайне воинственно по отношению к организаторам.

В Турине российская квота в 110 человек вызвала ажиотажный спрос на рынке пригласительных билетов. В последний день за ними выстроилась очередь. Руководители российского спорта отказывали спортсменам с огромным сожалением. Но они в этой ситуации ничего не могли поделать. Они хотели сходить на эту церемонию сами. Они только не учли, что имеют дело с людьми, которые привыкли идти до конца. В результате на церемонию пошли несколько спортсменов, у которых не было никаких пригласительных билетов.

У входа в автобус их останавливали. Я увидел, как одна спортсменка уже приготовилась заплакать, надеясь, что слезы помогут ее горю, но тут ее товарищ, не первый, видимо, раз участвующий в Олимпиаде, сунул в руку контролеру два российских значка. Он даже не поглядел на воинственно настроенного итальянского волонтера. И он не увидел, как волонтер изменился в лице и с какой готовностью помог даме без билета подняться в автобус.

Нас привезли на малую спортивную арену, в ледовый дворец. В огромном фойе стояли длинные столы с сухим пайком, который должен был, видимо, скрасить наше изнурительное ожидание. Я приготовился к худшему.

Впрочем, скоро я понял, что все не так уж плохо. Над ледовой ареной висел куб с четырьмя мониторами, по которым можно было по крайней мере поглядеть, как оно там. Да и сухпай оказался не так уж плох: сэндвич с моцареллой и помидорами, сэндвич с колбасой, водичка. Можно было продержаться.

На стадионе началась церемония. По сцене возили альпийских коров из папье-маше. Кланялись друг другу синтетические энты. Роллеры стучали в барабаны. Я подумал, что, может, и хорошо, что нас там нет.

В холле нашего дворца спорта начинался тем временем грандиозный обмен значками. Рядом с нами сидели американцы. Они проявляли особую нервозность в связи с происходящим. Один парень попытался подозвать меня к себе мягким движением указательного пальца, а когда увидел, что я не двигаюсь с места, очень удивился и подошел сам.

Тут уж я удивился, потому что оказалось, что парень пловец. Его заинтересовал значок, висевший у меня на груди. Я объяснил ему, что это не значок, а герб Российской Федерации. выполненный из плотной ткани с применением высоких итальянских технологий.

Он очень расстроился. "Что же мне теперь делать?" — было написано на его загорелом лице. Я подумал, что знаменитая голливудская улыбка еще долго не появится на нем. И тогда я дал этому бедняге настоящий значок. Он не поверил своему счастью. Он, наверное, только что смирился с мыслью, что русские носят на груди только гербы, в душе их поют только гимны, а в руках они держат только флаги.

Я спросил его, зачем он, пловец, пришел сюда. Меня и в самом деле это интересовало.

— Все пошли, и я пошел,— объяснил он.

— А на Олимпиаду зачем тогда приехал?

— А,— обрадовался он,— так у меня же девушка здесь будет выступать!

Я уж не стал спрашивать, в каком виде спорта. Могло оказаться, что она, к примеру, толкательница ядра и что они не на ту Олимпиаду приехали. Пусть уж лучше это без меня выяснится.

По телемониторам показывали, что какие-то люди куют что-то, пока оно горячо, на сцене. Потом показались девушки в белом с яйцами на головах. Нет, я надеюсь, это все-таки были снежки. Потом по сцене начала прогуливаться итальянская модель Карла Бруни в белом платье и в перчатках, красной и зеленой — воплощенное итальянское знамя. Многие бы итальянцы дорого дали за то, чтобы подержать его в руках.

Лично меня не Карла Бруни интересовала в этот вечер. Я искал глазами одного человека на нашей трибуне. Мне нужен был Дмитрий Дорофеев. Пять минут назад я спросил у президента Олимпийского комитета России Леонида Тягачева, почему именно ему на церемонии открытия доверили нести российский флаг.

— Молодой, красивый, сильный! — обрадованно сказал господин Тягачев.— Как же было не доверить! Единогласно голосовали за парня.

Я подумал, что по перечисленным признакам пришлось бы единогласно голосовать за многих.

— Такой парень! — продолжил господин Тягачев.— Лучше всех сейчас на коньках бегает!

Это уже был аргумент. Дмитрий Дорофеев сидел довольно высоко, немного в стороне от всех. Он сказал, что уже поговорил с организаторами и они объяснили ему, что флаг надо держать под наклоном, чтобы он развевался. Кроме того, Дмитрию Дорофееву дали пояс через плечо из грубой ткани с углублением для флагштока — чтобы ему было полегче нести. Господин Дорофеев глядел на пояс с большим сомнением.

Он рассказал, что первый спортивный старт у него 13 февраля и что шансы, кажется, есть.

— День уж очень подозрительный,— сказал я.— Тринадцатое.

— Да я родился тринадцатого,— успокоил он меня.— Нормальный день. Хочется выиграть. Мы восемь лет на Олимпиадах ничего не выигрывали... Во, смотри, как он флаг держит! Боком как-то, неправильно это, разве так надо, эх ты... Сосиской у тебя висит... Не видишь, что ли... — шептал Дмитрий Дорофеев, с чудовищным напряжением вглядываясь в монитор, по которому показывали, как на олимпийский стадион уже выходит флагоносец команды Андорры.— И надо помахивать им, помахивать!..

В волнении Дмитрий Дорофеев схватил табличку с надписью "Russia", лежавшую рядом с ним, и начал размахивать ею, показывая андоррскому флагоносцу, что надо делать. Спортсмены смотрели на Дмитрия Дорофеева с большим пониманием.

— Смотри, не замотайся раньше времени, Дим,— предупредил его кто-то.

На стадион уже входила команда Белоруссии. Я, честно говоря, был почти уверен, что флаг вынесет Александр Лукашенко. У него ведь в разгаре предвыборная кампания. Но кому-то это было, видимо, еще нужнее.

Наша трибуна вела себя довольно шумно. Российские спортсмены давно съели сухие пайки, обсудили шансы друг друга на медали, выяснили, где в олимпийской деревне можно купить пальчиковые батарейки и почему в столовой невозможно найти хорошее диетическое питание, зато беспрецедентный выбор лазаньи. Две девушки (по моему, хоккеистки) тихонько начали петь песню "Одна снежинка еще не снег...", виновато признаваясь окружающим в перерывах между куплетами, что это от волнения.

Между тем чем ближе был наш выход, тем больше начинали волноваться и все остальные. Американцы так и вообще уже четверть часа сидели молча, довольно плотно прижавшись друг к другу.

Я не предполагал, что тоже близко к сердцу могу принять участие в этой церемонии. Увы, я ничего не мог с собой поделать. У меня уже, кажется, тряслись коленки. Нас попросили подняться и выйти в огромный холл. Я убедился, что коленки и правда трясутся. К этому времени из ледового дворца вывели уже больше половины спортсменов. Нам объяснили, что надо встать в шеренги по шесть человек, расстояние между шеренгами должно быть не меньше полутора метров.

Откуда-то только в этот момент появился глава Федерального агентства по физкультуре и спорту Вячеслав Фетисов. С ним посчитал своим долгом обняться президент Олимпийского комитета России Леонид Тягачев.

Рядом стоял Дмитрий Дорофеев, уже с флагом в руках. Он никого уже, по-моему, не замечал.

— Не волноваться,— повторял он,— только не волноваться!

Мы вышли из дворца спорта и направились к олимпийскому стадиону, до которого было не больше полукилометра. Неожиданно поступила команда "бежать!". Стройные ряды наши тут же смешались. Впереди меня легко бежала девушка. Вдруг маленький российский флажок, который она держала в руках, соскочил с деревянной палочки и упал на землю. Она остановилась, чтобы его подобрать, а потом даже села на корточки. Она не хотела, чтобы наш триколор был растоптан нашими же олимпийцами на церемонии открытия. Через нее, конечно, рыбкой перелетела другая девушка, на которую упала третья. На них рухнул сначала юноша, а потом очень крупный спортивный функционер. Это был самый тяжелый удар для девушки, которая находилась внизу. Образовался затор, довольно скоро, впрочем, ликвидированный.

Побежали дальше.

— Столько Олимпиад, и первый раз на параде,— говорил еще один спортчиновник, кажется, председатель какой-то федерации, своему соседу по шеренге.— Неужели они все время так бегают?

Тут все встали как вкопанные. Мы были перед самым входом на стадион.

— Руссия! — услышал я фальшиво торжествующий голос диктора.

И мы пошли. Перед этим я раздумывал, как сделать так, чтобы меня по телевизору заметили мои дети Ваня с Машей. Я знал, что они смотрят трансляцию. И я придумал. Как только мы вошли на стадион, я сорвал с головы красно-белую спортивную шапочку и начал ею размахивать что было силы. У меня было полное ощущение, что меня сейчас видит вся планета, а не только Ваня с Машей. Это ощущение переполняло меня. Я просто не знал, что мне с ним делать.

Потом выяснилось, что команду нашу показали мельком и видно было только флагоносца Дмитрия Дорофеева, который держал флаг под наклоном, так что тот развевался на ветру по крайней мере не хуже, чем у всех остальных флагоносцев.

Мои ощущения, когда я шел по олимпийскому стадиону, сравнить мне оказалось вообще-то не с чем. Ну, может быть, когда я после десятого класса приехал из поселка Семибратово Ярославской области поступать на факультет журналистики МГУ, сдал экзамены и увидел свою фамилию среди зачисленных студентов... Ну вот разве что тогда я примерно так же расчувствовался.

Нас посадили в партере у самой сцены. Позади сидели поляки, впереди — словаки. Церемония была в разгаре. По сцене карабкались серебристые люди-пауки, со временем превратившиеся в орла (потом меня почти убедили, что это был голубь), по кругу мчалась формульная Ferrari (и мы еще долго не могли прочихаться). Я утешал себя мыслью, что мне ведь зато очень понравилась композиция "Летающий лыжник".

К полету над сценой готовились между тем несколько девушек. Одна никак не могла зацепиться за железную планку, вокруг которой она должна была, видимо, вертеться в воздухе. Основное действие в это время проходило на другой площадке. Девушка была просто в отчаянии. Ее долго цепляли тросами за эту планку, все, кто пришел с ней, уже поднялись в воздух, а она громко кричала, умоляя оставить ее на земле. Она не хотела летать. Мы все очень сочувствовали этой девушке. Любой на ее месте захотел бы жить. И в результате организаторы тоже сжалились над ней и под руки увели со сцены.

Мы уже видели Венеру и Марс, два воздушных шара, и гадали, что они означают. Скорее всего, это было олицетворение мужского и женского начала на этой красочной церемонии. Пел Питер Гэбриэль, белый стих читала со сцены Йоко Оно, подзабывшая, кажется, на время церемонии английский язык.

Мы, сидя в партере, совершенно не поняли, как зажегся олимпийский огонь и где он теперь горит. Этого не было видно никому из спортсменов. Потом мы по телекартинке все-таки вычислили, что он, кажется, за сценой.

Затем нам сказали, что пора выходить со стадиона. Церемония закончилась. Все команды перемешались друг с другом. Я увидел, как к Дмитрию Дорофееву подошел американский атлет, показал на свою легкую кожаную куртку и предложил поменяться. Господин Дорофеев сомневался недолго. Он очень доходчиво жестами пояснил американцу, что парадной российской олимпийской куртки ему не видать ни за что никогда. Меня охватила законная гордость за нашего флагоносца.

— Давай лучше шапками махнемся! — предложил он американцу и показал на свою шапочку с помпончиком.

Американец все мгновенно понял, поскорее стащил со своей головы берет и кинул Дмитрию Дорофееву. Тот, осмотрев его и все-таки поколебавшись, отдал ему свою шапочку. Наш конькобежец не прогадал. В номере у него лежали еще две шапочки с помпончиками.

Мы выходили с олимпийского стадиона, когда там оставались еще несколько украинских спортсменов. Мы предложили им сфотографироваться на добрую память. Они засомневались, стоит ли это делать. Глядели они на нас, мягко говоря, настороженно.

— Давай лучше сфотографируемся с ними,— сказал наконец один другому,— а то они нам опять газ отключат.