война и мир
В среду спектаклем "Билокси-блюз" по пьесе американского драматурга Нила Саймона открыл двухдневные гастроли в Киеве Московский театр-студия под руководством Олега Табакова. За превращением драмы о самоутверждении и возмужании в пародию на армейскую жизнь следила ЕЛЕНА РЫБАКОВА.
В репертуаре московской "Табакерки" "Билокси-блюз" — спектакль-долгожитель: комедию о дедовщине в американской армии поставили еще в разгар перестройки, в 1987 году. Душевные метания заокеанского солдата тогда мало кого волновали, поэтому Америка в спектакле получилась предельно условной (стоило заменить имена и кое-какой антураж, и действие с легкостью переместилось бы в Китай, Бразилию или на Марс). Зато о неуставных отношениях в родной советской армии благодаря чуть смещенному ракурсу удалось сказать с куда большим изяществом, чем это сделал в те же годы, к примеру, Юрий Поляков в своих "Ста днях до приказа". За время, которое понадобилось призывникам 1987 года рождения, чтобы дорасти до армии, об американских солдатах мы узнали, кажется, не меньше, чем о своих. Так что спектакль за двадцать лет только прибавил в актуальности — у нас и у них, оказывается, слишком много общего, чтобы списать совпадения на игру метафор.
Самое любопытное, что по обе стороны Атлантики похожи не только издевательства тупоголовых сержантов над новичками, но и сам способ говорить об армии. "Билокси-блюз" Нила Саймона по существу дублирует сюжетную модель повести Бориса Васильева "А зори здесь тихие" в мужском американском варианте. Шестеро юношей едут на войну, внутри взвода тот же национальный расклад (один очкарик-еврей), то же соотношение деревенских и горожан, те же социальные амплуа (провокатор-заводила и его преданные подпевалы). Точнее, это американская версия первых глав "Зорь": до войны новобранцы с учебной базы в Билокси добираются только в эпилоге, и воевать они учатся в основном не с мифическими немцами и японцами, а со своими соседями по казарме и самодуром-сержантом. Разумеется, вместо дружбы народов в доблестной американской армии сплошная национальная травля, а вместо отца-командира — свирепое ничтожество, не помнящее других приказов, кроме "драить сортир" и "сто отжиманий вместо ужина". Американский негатив судьбы советского женского батальона задуман, конечно, не в пример грубее и жестче, зато и психологическая нюансировка пьесы оказывается гораздо богаче, чем у большинства авторов, пишущих о войне.
Этой тонко выписанной психологической партитуре театр, как ни странно, почти не следует. В результате сложная драматургия Саймона, с двумя сюжетными пружинами (противостояние самоуправству сержанта и потребность самоутвердиться в мини-коллективе) и двумя главными героями (хлюпик Эпштейн и казарменный летописец Юджин), становится источником сценического хаоса. Эпизоды сменяют друг друга без ощутимой логики, удачно найденная интонация у исполнителя роли Юджина (Денис Никифоров) или главного взводного антисемита Виковского (Ярослав Бойко) провисает без отклика и в следующей сцене снова теряется. К кульминационной исповеди сержанта (Михаил Хомяков) перед изгоем Эпштейном (Игорь Петров) и заветным ста отжиманиям вчерашнего мучителя на глазах у всего взвода и зрители, и актеры подходят неподготовленными, так что ни сладости мести, ни сострадания, ни прощения, приподымающего над справедливостью, ни те ни другие не успевают ощутить. Для киевской публики у театра наготове оказалась всего одна краска — вульгарное казарменное гоготание над "гомиками" и "гномиками", потерей невинности в преддверии первого боя и сортирными откровениями солдатских желудков. Других путей сделать первый гастрольный спектакль занимательным студийцы Олега Табакова так и не нашли.