выставка живопись
В Третьяковской галерее открылась выставка "Обитаемые острова". Проект, представляющий искусство 15 художников, демонстрирует глубокую бессмысленность постсоветского кураторства и художественной критики. В собственной несостоятельности на выставке убеждался художественный критик ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
Это выставка художников, которые, не рухни советская власть, должны были бы стать сегодня самыми главными. Им всем около 50 лет, они заявили о себе в середине 80-х и приняты тогда были с восторгом. Маститые советские искусствоведы почувствовали в них перспективу, написали несколько глубоких статей в том смысле, что в воздухе что-то меняется, и у Ивана Лубенникова и Льва Табенкина это чувствуется. Поскольку на дворе была перестройка, то это вскрытое ощущение, что вот ведь меняется, многим показалось провидческим. В общем, все складывалось идеально, а потом сломалось.
Они не нашли контакта с критиками и кураторами поколения 90-х годов. Думаю, в силу перестройки табели о рангах. Эти художники — привилегированные дети брежневского времени. Отец и мать Михаила Дронова — скульпторы-шестидесятники, Екатерина Корнилова — дочь поэта и писательницы, Николай Ватагин — художник в четвертом поколении, Дмитрий Крымов — сын Анатолия Эфроса, Лев Табенкин — сын художника Ильи Табенкина, Наталья Глебова — из 600-летнего дворянского рода Глебовых, Наталья Толстая — из графского рода Толстых, отец — живописец, мать — график. По уровню своего воспитания, образования, культуры и связей они стояли бесконечно выше беспородных и плохо образованных молодых людей и девушек, выдававших билеты на пароход современности публикациями в отделах культуры постсоветских газет. В конце 80-х одни еще присматривались к другим, в начале 90-х пути уже разошлись.
Основным потребителем русского искусства тогда были западные коллекционеры, и в этот момент один великий комбинатор от кураторства придумал, что на всех не хватит. Поскольку на дворе стоял Гайдар и всего действительно не хватало, это показалось логичным. Критики и кураторы образовали свое хорошее общество, решили установить список, на кого хватит, а всех остальных объявить несуществующими. Это было упоительно. Как было приятно между прочим бросить новому знакомому, куратору западной галереи: "Табенкин? Не знаю такого художника. Такого художника не существует". И казалось, что все, что вот сказал — и нет его. Оцените, а?
Прошло 15 лет, и выяснилось, что ничего из этого бессмысленного хамства и идиотских, вполне советских по духу претензий управлять художественным процессом не вышло. Эти художники не только есть, они прекрасно есть без всяких критиков и кураторов. Они состоялись, причем, я бы сказал, подчеркнуто состоялись. То есть не просто не сдались, не стали изображать собак и кусать друг друга в надежде на внимание кураторов, не сменили пол, не искромсали собственное тело, а спокойно продолжили заниматься тем же, чем и занимались, писать картины и лепить скульптуры. Не просто пробрались, вопреки тонким попыткам объявить их несуществующими, в частные коллекции, галереи и музеи Германии, Франции, Италии, США. Нет, они сделали выставку, которая придумана, чтобы несколько аффектированно продемонстрировать успех.
У нее есть куратор, но это такой аффектированный антикуратор. Автор и руководитель проекта Анна Намит, молодая дама, приятная во всех отношениях, окончила Губкинский институт по кафедре международного нефтегазового бизнеса и вот увлеклась искусством. Вы спросите, чем это лучше куратора, окончившего искусствоведческое отделение МГУ с дипломом "Поэтика абсурда в живописи позднего румынского экспрессионизма"? А тем, что спонсором выставки является группа Daimler-Chrysler и под выставку не только 60-61-й залы новой Третьяковки, где она проходила, но и весь вестибюль преобразили, обделав его синей кисеей, и все сто метров лестницы уставили фуршетными столами, и тарталетки журналистам начинали совать уже в гардеробе. Согласитесь, въехать в Третьяковку на Chrysler — это размах. На вопрос, в чем замысел выставки, международный нефтегазовый менеджер отвечала, что экспозиция задумана к 150-летию Третьяковки, а на вопрос, по какому принципу выбирали художников,— что выставка выстроена на базе консалтинга с ведущими экспертами из России, США, Италии и Германии. Но тарталетки, манеры, голос и внешность менеджера придавали этим ответам какую-то изящность, остроумие и пьянящую глубину.
Но это все, увы, чепуха, впрочем, небольшая и ничем не уступающая той шелухе, которую придают выставкам "правильных" художников "правильные" кураторы. Куда более уязвительно для критика то, что произведения действительно достойны и значительны и нет в них тугодумия и пустоты того, что мы с такой гордостью называем актуальным искусством. И больше того, в отсутствие критиков и кураторов каждый из этих художников развился за 15 лет ровно в то, во что и должен был развиться, независимо от того, продвигали его или задвигали. Иван Лубенников — натура, несомненно, общественная, ему явно нужно стать председателем какого-то союза, и он, вероятно, станет, а пока вот собрал коллег, и эта дама, менеджер Анна Намит, выглядела как им найденная и с ним связанная. Он и придумал название выставки, по его мысли "Обитаемые острова" — это как бы люди, отдельные художники, каждый из которых сам в себе обитает. Собрать таких обитателей в групповую выставку — это признак административного темперамента. Живопись его неглубока, но монументальна и мастеровита, напоминает Дейнеку, хотя и приправленного примитивизмом.
А вот Лев Табенкин как был художником-философом, так им и остался и стал только сильнее, глубже и масштабнее, и вообще, это выдающееся явление русского искусства, и историю этого искусства без этой фигуры просто невозможно будет написать. Его вещи можно и нужно анализировать всерьез, и пока их рассматриваешь, вдруг ощущаешь некоторую жалость, что эта выставка групповая, а не его одного. Я бы, впрочем, еще отметил живопись Виктора Русанова с очень тонким, нервным синтезом экспрессионизма и врубелевской графичности; это великолепная живопись. А из скульпторов — Михаила Дронова. Да нет, тут невозможно про каждого сказать. Важно другое. Они пересидели на этих обитаемых островах, в себе самих, постсоветский потоп, и сохранились. В их искусстве действительно жива эта самая культура поколений советской интеллигенции, и, что самое ужасное, эта культура действительно выше того, в пользу которого мы объявили ее несуществующей. И ей не холодно и не жарко от этих наших заявлений. Так что возникает вопрос: какова цена этим заявлениям вместе с их авторами?