фестиваль кино
Вчера в Роттердаме завершился 35-й Международный кинофестиваль. Три "Тигровые награды" в конкурсе молодого кино достались фильмам из США, Китая и Уругвая. Помимо них немало занятного в фестивальной программе обнаружил АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
"За опасной чертой" — так можно перевести название награжденного одним из "Тигров" китайского фильма. Режиссер-дебютант Хан Джие реконструирует недавнюю историю страны: он рассказывает про своих сверстников, чей переходный возраст совпал с переходным периодом "дикого" капитализма. На приватизированных угольных шахтах нет элементарной техники безопасности. Дикие нравы царят и в школе, где учатся трое товарищей. У героев нет другого выхода, как закалиться и повзрослеть. Другая "Тигровая награда" досталась уругвайцу Мануэлю Ньето Засу за фильм "La perrera" ("Собачий отстойник"). Хотя в производстве его участвовали Уругвай, Аргентина, Канада, Испания и роттердамский фонд Хуберта Балса, картина представляет собой камерную драму, в которой почти ничего не происходит. Важна лишь атмосфера приморской деревни, застывшей в летаргическом сне, и рефлексия двадцатипятилетнего героя, который пытается строить свою жизнь вдали от шума городского.
Следующую стадию поисков смысла жизни исследует американский фильм "Старое веселье" режиссера Келли Рейхардта. Двое приятелей, которым уже за тридцать (а у одного беременная жена), едут в горы в попытках вернуть прежнее ощущение юношеского веселья. Но дважды взойти на одну и ту же гору еще никому не удавалось. В общем, если не считать китайского, победили тихие меланхоличные фильмы, где произносится мало слов и важную роль играет пейзаж. "Тигры", обычно любящие радикальное кино, проявили себя на сей раз явными вегетарианцами.
Зато вне конкурса преобладали бифштексы с кровью: на первый план вышли шоковые ленты — между прочим, тоже дебютные. В них фигурируют, хотя и совсем иначе повернутые, те самые мотивы, на которых строится "Безумие" чешского классика Яна Шванкмайера (рецензию и интервью с режиссером см. в Ъ от 2 февраля) — философия садизма и практика шизофрении. Британский режиссер Томас Клэй показал "Великий экстаз Роберта Кэрмишеля" — фильм, про который в каталоге сказано, что не каждый способен его досмотреть до конца. Одна из первых сцен — школьный урок: очень прогрессивный учитель объясняет ребятам из скучного городка, что телевизионная информация лжива, а война, показанная в фильме Элема Климова "Иди и смотри", не более ужасна, чем война настоящая. Своих воспитательных целей симпатичный молодой наставник не достигает: ученицы грубо "клеятся" к нему, а ученики, даже из самых перспективных, тянутся к наркотикам и хулиганам-ублюдкам. Роберт — маменькин сынок, чудесно играет на скрипке, мастурбирует под книжку маркиза де Сада, а прямо с триумфального концерта отправляется на чудовищное групповое дело, причем оказывается самым кровавым маньяком из всех троих налетчиков. Все эти безобразия происходят на фоне теленовостей из Ирака. Трудно сказать, как бы смотрелось это кино, не будь Михаэля Ханеке, но после его фильмов оно выглядит вторичным — хотя смотреть, конечно, противно.
Не менее концептуален фильм "13" Гелы Баблуани, живущего во Франции сына известного грузинского режиссера Тимура Баблуани. Черно-белый триллер ловко соединяет традицию французского нуара с реализмом грузинской школы. Это поначалу сбивает с толку и заставляет поверить в невероятную историю парня, который становится добычей мафиози-садистов, невольным участником групповой игры в русскую рулетку на человеческие жизни и миллионные ставки. Когда всплывает спекулятивность авторской задачи, зритель уже на крючке. Почти безупречное по режиссуре, это кино хочет быть одновременно аморальным и моральным, что плохо удается даже талантливым людям, хотя трудно не признать заманчивость этой цели.
Не столь мастеровитый фильм "Ахлаам" Мохаммеда аль-Дараджи на фоне громких, но придуманных (или, скажем мягче, утрированных) ужасов воспринимается как реальный "тихий ужас". Он снят иракцем, бежавшим из своей страны и вернувшимся вместе с американской армией, однако не для того, чтобы порадовать своим кинотворчеством Дональда Рамсфельда. Жизнь при Саддаме Хусейне не была раем, но ад настал в Багдаде, когда начались бомбежки. Из разгромленных психбольниц на улицы высыпали пациенты. В центре картины — судьбы троих из них, и прежде всего студентки Ахлаам, потерявшей в хаосе войны своего жениха, а вслед за тем и разум. Дараджи сам помогал персоналу психбольницы вылавливать из городского бедлама сбежавших психов, а свое кино снимал буквально под пулями, в реальной атмосфере разрушенного города; такой возможности у кинематографа не было со времен второй мировой войны. Можно удивляться, почему этот режиссерский дебют не был включен в конкурс, но никак не тому, что он остался самым сильным впечатлением фестиваля.