Апгрейд молодости
Мы будем стоять вместе долго. Вот мы стоим с тобой, Федор, на зеленой лужайке за дачным домиком в Тучково. Мы сейчас будем биться за мяч. Ты, Федя, в синей майке команды Chelsea и тебе всего два с половиной года. Я никогда в жизни не играл в этот дурацкий футбол, мне как-то ближе на Gibson побренчать под пиво. Но я встаю и героически иду с тобой играть этим утром в футбол. Потому что лучше тебя, Федор, у меня за последние много-много лет ничего лучшего не происходило в жизни.
Не потому, что было скучно — нет, вовсе наоборот, я тут не так давно победил российскую систему здравоохранения и в схватке с ней выжил, пережил несколько главредов и сделал несколько забавных журнальчиков, отряхнул остатки кризиса среднего возраста и научился курить сигару. (Какая гадость!) Но это к реальной мужской жизни имеет такое же отношение, как замерзший торс Абрамовича на берегу Анадыря лет через пятнадцать, от которого нерпы будут откусывать по кусочку. И все уже забудут про Chelsea.
Мало кто признается, но мужчине к 40-50 годам почему-то очень хочется заново пережить факт отцовства. Может, это страх смерти. Танатос. А может, это справедливое опасение, что вот-вот и больше толком уже ничего не встанет — ни в душе (soul, а не shower), ни во всех остальных отделах гардероба. Может, хочется напоследок профонтанировать чем-то сперматическим в эту жизнь и сказать граду и миру: "Я живой! У меня есть маленький! У меня есть сын, и он сделает все то, чего я так никогда не сделал, а теперь-то уж точно не сделаю". Точно, есть такое дело. Я тут сам уже пытался подкатывать к матери моих детей — как бы нам завести маленького, чтобы гукал, чтобы писался. Я, кстати, даже отличную биологическую мать для него нашел. Даже трех. Все молодые, с длинными ногами, голубыми глазами. А какие сиськи! Чем не вариант родить? А получив некоторое удивление в ответ, спросил: "А может, просто возьмем из детского дома, тоже совсем маленького? И у нас еще появится вариант борьбы с этой жизнью и еще один вариант победы". Возможно. Да только вот жена оказалась дефектологом профессиональным и почему-то не захотела брать на себя грехи чужих отцов.
А что делать? Годы-то уходят. Уже для того, чтобы рассмотреть все детали искусства, собранного под обложкой журнала Hustler, приходится надевать очки. А что может быть унизительней? Унизительней только провожать взглядом по улице не задницы молодых мамаш, а коляски со славными, но вовсе не твоими малышами. Эти коляски едут не к тебе домой, старичок. К тебе едет уже совсем другая колясочка. Еще немного — и придется менять жену на молодую. Кстати, так многие и поступают. Вы думаете, они меняют бабу с первым миллионом? Типа — мужчина меняет социальное положение и потом меняет женщину? Нет, он как дурак ждет, что новая красивая девушка родит ему нового красивого сыночка. И он опять будет окрыленным двадцатилетним оболтусом. Хотя никто — я специально спрашивал — никто в свои 20 лет так и не понял всего кайфа, когда у него появился первый ребенок. Стоит прожить 47 лет, три раза умереть, научиться курить сигары и ездить на автомашине пьяным, понять, что лучший способ учить иностранный язык — это спать с иностранкой, побороть внутренний атеизм, увидеть вулкан Гекла лицом к лицу и арендовать яхту в 120 футов, чтобы понять, что с первого раза в раннем отцовстве ты ни фига не понял. Вот есть у меня друг — удивительной силы был человек: бизнес выстроил, пиво пил как молодой, дочь вырастил, жена-ровесница, ухоженная как зайка, все дела. А потом он в один день берет и уходит из дому напрочь. К молодой девке с крепкой задницей и сиськами и с рассказами о том, что у нее скоро будет маленький. Никто не знает, чей это маленький и будет ли он. Но этот удивительный крепкий и умный человек просто закрыл за собой дверь и поперся в никуда своих сорока с лишним годков. Потому что впереди забрезжила новая жизнь, где можно будет заново не только насладиться качественным и молодым минетом, но и получить апгрейд молодости в виде небрежно запеленатого комочка по имени Малыш. Небрежно — это потому, что я противник теории тугого пеленания. Именно из-за него страна не имеет нормальных вокалистов ни в рок-жанре, ни в каком другом. Но это, кстати, я понял, только когда сам стал дедушкой. Но об этом через секунду.
Знаете, в чем была ошибка моего друга? Он упустил тот момент, что его собственная дочь вот-вот может родить ему, молодому и здоровому (пивной диабетик не в счет), богатому и интересному, подарок в виде сына. Или дочки. То есть внука или внучки. И тогда вариант с выходом за дверь 200-метровой квартиры был бы исключен за ненадобностью. Может, у меня съехала крыша, но в первый же день новой жизни Федора (спасибо дочери Маше) я предложил ей усыновить его. Потому что у меня просто в голове не умещалось — как это наш малыш, и он не будет носить мою фамилию, и вообще я на миг забыл, что у него есть отец. Правда, я хотел, чтобы он был совсем наш, ну совсем-совсем. Правда, он таким и оказался. И если это был не я, кто нес его из роддома, то только потому, что он такой крохотный, что я не знал-таки, как его брать на руки, не повредив хорду или что там у этих зверьков вместо позвоночника. Зато теперь понятно, что все-таки маленьких детей должны воспитывать женщины. И где-то с полутора-двух мы можем уже приступить.
Конечно, процесс воспитания поначалу сводится к простой прогулке под снегом и дождем. Но он тут же приносит плоды. Стабилизируется давление, и молодые мамаши, которые ходят с вами по тем же скверикам, между прочим, принимают вас просто за взрослого небедного папашку (они же видели, что вы приехали в парк на новеньком джипе). И ты входишь во вкус — ты понимаешь, что можешь сейчас этому маленькому дать то, чего не мог дать собственным малышам в 1980-е. Во-первых, время. Во-вторых, безграничные возможности для процесса баловства. Моральные, а тем более материальные. Понятное дело, что теперь европейские магазины прочесываются только для одного модника в семье. Какая жена? Какие дети? Какой зять? Они уже все взрослые — пусть сами сделают хоть что-нибудь в жизни. Оторвут задницу наконец от телевизора. Вот мы в их годы! Да, в их годы мы не ходили по парижской Galerie Lafayette с золотым MasterCard. И не жили в George V, где тебя настигает в четыре часа утра звонок от внука. Просто он проснулся среди ночи, нашел мамину Nokia и начал набирать все номера подряд. Если бы совершенно случайно с тобой в 150-метровом свите оказалась пара парижских девчонок, ты бы им с гордостью рассказывал в эти четыре часа утра, какой же у тебя все-таки талантливый и сообразительный мальчик. Потому что тебе еще 47, и ты уже ментально приближаешься к этому славному парню, а до маразма еще далеко-далеко.
Мы с тобой не только будем играть в футбол на зеленой лужайке и совершать заплыв через Москву-реку в том месте, где она пока еще чистая. Мы не только будем с тобой сидеть за рулем Audi A6, потому что у тебя врожденный талант разбираться с техникой и на Ford Focus тебя уже посадишь с трудом. Пока я спрячу от тебя все ключи и даже запру компьютер, потому что негоже включать без спросу дедушкин компьютер, я пока не собирался объясняться с твоей мамой, почему на обоих моих мониторах малоодетые русские красавицы. Кого волнует? Вот только сделают тебе все массажи, снимут тонус с ножек, мы начнем ездить с тобой бассейн. А потом с собакой Тилькой в лес. А потом к Лисину на стрельбище, а потом в Лондонскую библиотеку. Потом ты научишься водить легковой самолет и, конечно, захочешь учиться играть на ударных, потому что дома 15 гитар и 6 усилителей и ни одного барабана. Потом будет время, когда я все еще смогу поднять тебя на руки, а ты уже сможешь подставить мне плечо. Потому что мы с тобой банда — дед и внук — молодые и наглые как никогда.