«Смертей таких точно никто не заслуживает»

Первая неделя 2024 года прошла в Донецке так же, как два года до нее. Город ежедневно обстреливали — в основном окраинные прифронтовые районы, но залетало и в центр. По официальным данным, с 1 января в Донецке и пригородах погибло минимум восемь человек. Обычно о гражданских жертвах обстрелов ничего не известно, в ежедневных сводках указывают обезличенное «погиб мужчина 1953 года рождения». И если родственники жертв не активны в соцсетях, то смерти остаются незамеченными. Корреспондент “Ъ” рассказывает, как сейчас живет Донецк — и как в нем гибнут люди.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Человеку, который недавно приехал в Донецк, первые дни очень тревожно находиться на улице. Здесь постоянно слышны взрывы. Причем непонятно, что и где взорвалось, и от этого еще тревожнее. Не важно, исходящие ты слышишь или входящие, все равно вздрагиваешь и рефлекторно вжимаешь голову в плечи. Кажется, что следующий снаряд обязательно упадет рядом с тобой.

А если внимательно рассматривать здания, то начинаешь повсюду замечать следы от осколков. Видишь выбоины на асфальте и россыпи дыр в стенах. Пробитые в решето дорожные указатели и автобусные остановки. Заколоченные фанерой окна там, где еще живут люди, и разбитые стекла в домах, откуда люди ушли. Каждый такой момент осознания напоминает, что твои страхи совсем не беспочвенны. Сюда действительно прилетало. Именно сюда, где ты сейчас стоишь,— просто в другой день и час. А значит, может прилететь снова. Через десять минут или через пять секунд — не угадаешь. «Не убоюсь стрелы, летящей в полдень» — да нет, еще как убоюсь. Опять взрыв — на этот раз вдалеке. Где будет следующий?

Сидишь в кафе, где не был полгода, заказываешь бокал вина, смотришь задумчиво в окно — вроде бы нормальная жизнь. И вдруг понимаешь: у торгового центра через дорогу раздроблена половина фасада. Как будто его огромной дубиной ударили. А ведь полгода назад он стоял целехонький... И тут снова бахает — непонятно где, но громко.

Поэтому первые дни в Донецке очень тянет укрыться. Зайти в магазин, спуститься в подземный переход — да хотя бы встать под козырек автобусной остановки.

Умом понимаешь, что он тебя не защитит, но все же спокойнее, когда над головой не чистое небо, а тонкий слой железа. Подсознание повторяет забытую присказку из детства: я в домике, я в домике, я в домике. Ничего плохого уже не произойдет.

Но это самообман.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

В четверг, 4 января, мы с коллегами поехали на окраину Донецка. В этом городе у каждого района есть свои чаты — «переклички». Там обсуждают местные дела, обмениваются рецептами, продают старые вещи, собирают деньги попавшим в беду, жалуются на мусор во дворе, а еще предупреждают об обстрелах и рассказывают о погибших соседях. И вот в куйбышевской «перекличке» написали, что у них только что был прилет, есть жертвы. От центра до нужного адреса всего 11 километров, навигатор обещал 10 минут максимум. Но как только начался Куйбышевский район, нормальная дорога закончилась. Да и город резко превратился в пригород. Дома по три-четыре этажа, пустоши и пустыри, ржавые гаражи, вместо сетевых магазинов — «стекляшки» на перекрестках. А главное — здесь даже по меркам Донецка очень громко. И «входящие», и «исходящие» — очень часто и близко. Когда мы наконец доехали, я первым делом вытащил из багажника бронежилет. Его тяжесть немного снизила тревожность — я снова почувствовал себя в домике.

У нужного нам дома было всего три этажа. Стены, когда-то голубые, давно облупились, а у земли поросли зеленым мхом. Рядом с распахнутой дверью подъезда — корявая надпись «Убежище». И вот прямо под ней лежал мертвый человек. Было непонятно, мужчина это или женщина — кто-то заботливо накрыл тело куртками и пальто. Видна была лишь серая рука в окровавленных лохмотьях рукава. Из кисти торчал шприц.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Рядом с телом стояли соседи. Мужчина средних лет отвел нас туда, где все случилось. «Это тетушка моей жены,— потерянно рассказывал он, пока мы поднимались по лестнице.— Она погибла, мужа ее скорая увезла. Может, он выживет. Ну, заходите». Я переступил порог, прошел мимо календаря с котятами — и понял, что больше не буду чувствовать себя в безопасности в донецких квартирах. Потому что никакого «домика» не существует.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Слева от прихожей я увидел вполне нормальную кухню. Да, обстрел повредил трубы, пол затопило, но и только. Плита, шкафчики, холодильник с магнитиками, стол с тарелками, стакан с пророщенной луковицей — все на своих местах. А вот комната справа...

На стенах два советских ковра, на них иконы — а над ними небо.

Крыши у дома больше не было. Снаряд обрушил бетонные блоки, которые погребли под собой диван, кресла, горшки с цветами — и двух пожилых людей. Пола даже не было видно — только бетон, битые кирпичи, шифер, гнутая арматура и прочий строительный мусор. Я выудил из него осколок снаряда, повертел в руках и отбросил в угол.

Как корреспондент «Ъ» стал свидетелем новогоднего обстрела Донецка

Мы вышли на улицу. Тела там уже не было — из двора уезжала серая «буханка» с надписью «Ритуал». Где-то рядом громко громыхнуло. У соседнего подъезда стояла женщина в домашней одежде — значит, местная. Я почувствовал себя полным м…м из-за своего бронежилета — «подумает, что как на сафари к ним приехал»,— но все-таки подошел и попросил сказать пару слов о погибшей. «Только я на камеру говорить не хочу, а так... что тут скажешь? — пожала плечами женщина.— В наш дом уже три раза прилетало, сегодня четвертый. Погибла соседка наша, Наталья. Мы вместе на заводе работали, потом завод закрылся. Она на пенсии устроилась в садике работать, но садик наш разбомбили — и она с тех пор уже не работала, дома сидела. Вот и сегодня тоже дома была — видимо, в кресле телевизор смотрела. Снаряд в дом попал, ее на кресле и завалило. Мы прибежали, думали, она там мертвая. Потом скорая приехала, там девочка-врач хорошая такая, пульс пощупала — говорит, пульс еще есть. Плиту подняли, врач ей сразу начала колоть что-то. Но не помогло. Вынесли ее на улицу — там и умерла. А что еще про нее сказать? Она была хорошая, добрая, всем помогала. Мы все ее очень любили».

Я вернулся к машине, сел в салон — и не стал снимать бронежилет.

— Я раньше тоже сюда боялся ездить,— понимающе кивнул коллега из Донецка.— Это же прифронтовой район прифронтового города. Отсюда улетает, сюда прилетает — постоянно такое происходит. Но если присмотришься, то увидишь, как много людей здесь живет. И как они после прилета выходят из подъездов и дальше идут по своим делам. Обрати внимание, мы сейчас рейсовый автобус обогнали — он даже в таких условиях по расписанию ходит. Вот так я понял, что эти места в целом ничем не отличаются от остального Донецка. А значит, бояться особо нечего.

— По центру все-таки реже прилетает.

— И по центру тоже бывают попадания,— пожал он плечами.— Можно не выезжать из Куйбышевского и пережить все прилеты. А можно в тихом районе погибнуть от случайного осколка. Тут не угадаешь — это надо просто принять.

Через два дня о свежем прилете написали в «перекличке» другой окраины. «Это уже не Донецк, это Макеевка»,— строго поправил меня местный водитель. Но я не увидел никакой разницы между Куйбышевским и Червоногвардейским районами. Так же громко бахало. Такие же старые домики, убогие магазинчики, советские детские площадки — и чудовищно убитые дороги. На обшарпанной стене я заметил выцветшую надпись «Витя Цой». Сериал «Слово пацана» можно было снимать прямо здесь.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

На улице Уборевича из дороги торчала зеленая железка — остатки снаряда РСЗО. Неподалеку на асфальте застыли крупные сгустки крови, рядом валялась зимняя мужская кепка. «Такую же носит отец»,— подумал я. В животе неприятно похолодело.

Я сделал несколько снимков и огляделся. Донецкий коллега был прав — обстрел закончился совсем недавно, а улица Уборевича уже жила своей жизнью.

На остановке люди ждали автобус, в доме напротив вынимали раму, чтобы вставить новые стекла. По тротуару проехал велосипедист в пластиковом защитном шлеме.

Это было так нелепо, что я совсем перестал волноваться из-за неуместности своего бронежилета.

Прохожие подсказали, к какому дому отнесли тело. У подъезда курил мужчина в майке и шортах; его трясло — и совсем не от холода.

— Меня Семен зовут. Мы с женой стояли на кухне, а тут такой прилет... Стекла выбило сразу, в комнату осколок залетел, мы в коридор спрятались. Потом еще три раза бахнуло — и тишина. Я выхожу посмотреть, а там на улице мужик лежит. Я и не узнал его сразу. Подхожу, на телефон снимаю — и понимаю, что это ж Виктор! Сосед наш со второго этажа! Мы скорую вызвали, на одеяло его положили, принесли сюда. Он еще дышал тогда. А когда скорая приехала... Ну, признаков жизни уже не было.

Мужчина закурил вторую сигарету.

— Виктор его звали. Виктор, да. Он пенсионер уже был. У нас там через дорогу магазин «Наташа», он туда зашел, посидел, сто грамм выпил, домой пошел — и тут прилетело. Двадцать метров до подъезда не дошел, ну как же так...

Семен пригласил в квартиру — показал разбитые окна и залетевший в кухню крупный осколок от снаряда. Еще один, совсем маленький, попал в заднюю панель телевизора, но не пробил его. Когда я фотографировал осколок, телевизор как ни в чем не бывало продолжал показывать боксерский поединок.

Мужчина достал мобильник и включил видео, которое снял после прилета: возле торчащей из асфальта «градины» лежит мертвый человек, голос за кадром несколько раз повторяет: «Мужика убило...» У Семена затряслись руки, он передал мне телефон — и я увидел на корпусе пятна крови. Меня тоже затрясло. Я вернул мобильник и попросил рассказать, каким человеком был Виктор.

— А что тут можно рассказать...— растерянно ответил Семен.— Он сосед мой, мы помогали друг другу всегда. Вот видите комнату — это он помогал мне ремонт делать. Он был хороший человек. Добрый человек. Обычный человек. Что еще тут скажешь...

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Обратный путь был очень долгим — мы тщательно объезжали каждую яму. Одну все-таки задели — и почувствовали, как застонала-заскрипела подвеска. Водитель выругался:

— Напишите в своей газете, что Червоногвардейский район такого не заслуживает!

— Смертей таких?..

— Дорог таких!

Он помолчал и продолжил спокойнее:

— А смертей... смертей таких точно никто не заслуживает.

Я искал в новостях упоминания Натальи и Виктора, но нашел всего две строчки. «4 января в Куйбышевском районе погибла женщина 1954 года рождения» и «6 января в Червоногвардейском районе погиб мужчина 1953 года рождения». Теперь вы знаете, что они были хорошими людьми.

Александр Черных, Донецк—Макеевка

Военная операция на Украине — фотогалерея

Читать далее