фестиваль
Вчера спектаклем "С глазу на глаз с Моцартом" по пьесе Эдварда Радзинского в Киевской филармонии начался трехдневный "МоцАртФест", приуроченный к 250-летию композитора (о программе фестиваля Ъ писал 20 января). Подмены части текста исполнением наиболее известных произведений Моцарта оказалось все же недостаточно, чтобы переименовать традиционную литературно-музыкальную композицию в "симфонию для действующих лиц с оркестром".
Прибывший в Киев специально для участия в постановке нового исторического эссе "Несколько встреч с покойным господином Моцартом" Эдвард Радзинский работал над своим историческим опусом в основном во время перелетов между США и Италией (по заказу итальянского радио, как признался драматург, и писался текст). Пьеса тем не менее получилась на редкость приземленной, с откровенно предсказуемыми драматургическими ходами и неизменным морализаторством, давно ставшим приметой фирменного стиля Эдварда Радзинского.
Стоит, разумеется, отдать должное постановщикам "симфонии для действующих лиц с оркестром" — дирижеру Николаю Дядюре, режиссеру Ирине Нестеренко и художнику Сергею Лукашеву: они как могли старались сократить авторский текст и максимально бережно обошлись с моцартовскими цитатами.
Доминантой в оформлении сцены стали дневники и письма композитора. Изящные листки бумаги по ходу спектакля извлекаются из ящичков бюро, попадают в руки жены композитора Констанции, оказываются у Готфрида ван Свитена, который их просматривает и со всего размаху театрально бросает на пол. Непривычный текст так и не дает актерам окончательно определиться, где они на самом деле находятся — в архиве или на драматической сцене. Ощущение дисгармонии усиливается еще и тем, что Николай Рушковский (Леопольд Моцарт), Олег Треповский (барон Готфрид ван Свитен) и Алексей Богданович (Сальери) скорее склонны к первому, а Наталья Шевченко (Констанция) — ко второму. Для самого же Эдварда Радзинского куда важнее третье: для него убийство гения — даже не отголосок пушкинской маленькой трагедии, а часть советской мифологии, причислившей Моцарта к жертвам завистников так же легко, как и Маяковского с Есениным.
Эдвард Радзинский и сам с легкостью эксплуатирует заезженный образ композитора с подвижным телом, изящными руками, густыми волосами и ушами без мочек. Разоблачая один из любимых мифов тоталитарного государства, он так и не может уйти от клишированных сюжетов советской поры. Придуманный господином Радзинским пианист К., который отыскал "Подлинные размышления барона Готфрида Бернхарда ван Свитена",— ученик Прокофьева и друг Шостаковича, пострадавший от сталинско-бериевского режима. Любопытнее всего, пожалуй, что эту вымышленную рукопись автор наделяет недостатками собственной пьесы: "В ней было множество фактических ошибок, и в то же время с совершеннейшей точностью цитировались бесчисленные письма Моцарта",— произносит с патетической интонацией господин Радзинский, не отдавая себе отчет в подлинном комизме этой фразы.
Музыкальная нарезка, по ходу звучания которой слушатель встречается с самим "покойным господином Моцартом", могла бы стать настоящим отдохновением, если бы только оркестр Национальной филармонии отнесся к ее разучиванию с большей тщательностью. Это особенно обидно, поскольку среди небрежно сыгранных оперных увертюр (из "Дон Жуана" и "Волшебной флейты"), арий, фортепианных концертов и фрагментов "Реквиема" есть и те произведения, которые прозвучат на фестивале сегодня и завтра.