премьера театр
Известный немецкий режиссер Штефан Пухер поставил в Базеле "Дядю Ваню", свой четвертый спектакль по Чехову. Пухер вновь порадовал любителей творческого сквозняка на сцене и расстроил ценителей русской классики, переплетенной в кожу. За видеоиграми с англоязычными песнями наблюдал специально для Ъ АЛЕКСЕЙ Ъ-МОКРОУСОВ.
Чехов по-прежнему остается самой твердой валютой русской культуры в театральном мире. Особенно — в немецкоязычном мире. Постановки всегда сопровождаются массой рецензий — идет ли речь об очевидных удачах, как поэтичный "Иванов" талантливой голландки Алисы Зандвийк в гамбургском театре "Талия", или проходных спектаклях вроде чинно-традиционного "Вишневого сада" знаменитой Андреа Брет в "Бургтеатре" Вены.
"Дядя Ваня" режиссера Штефана Пухера в базельском "Шаушпильхаусе" — спектакль со всех сторон современный. Помимо холодильника, современной мебели и сегодняшних костюмов (художник Симеон Майер, костюмы Урсулы Лойенбергер) здесь задействованы видеоэкраны, а в качестве музыкального сопровождения звучат песни Саймона и Гарфункеля, причем актеры вовсю используют баян как сопровождение и подзвучку. Из-за обилия видео, то заменяющего декорации, то дающего крупным планом лица актеров (видеохудожник — финка Хета Мултанен), большинство мизансцен выстроены фронтально. Реплики произносятся прямо в зал, пресловутые чеховские паузы практически отсутствуют, а если и встречаются, то в ряду прочих театральных клише. Таких, как русский самовар и водка, поглощаемая в неимоверных количествах по поводу и без.
Ирония в адрес Чехова как средоточия высокой, местами заоблачной духовности, как вечного источника страданий и русской духовности не является для господина Пухера самоцелью. Просто режиссер стремится показать, что эта драматургия не увязла в прошлом. Правда, пожертвовать пришлось многим, не только психологическими подробностями, но и самой историей. Но зритель видел Чехова не раз, и многократно повторенное лучше заменить рефлексией над самой театральной памятью. Это ведь не отменяет актерских удач. Комически выглядящие персонажи (например, тучная и поначалу нелепая в своей наивности Соня в исполнении Беттины Штуки) лишь оттеняют меланхолический дух спектакля. Его герои наблюдают за неожиданным разрушением своего уюта и быта со стоицизмом римлян, наблюдающих за приближением варваров.
Чеховский мир в понимании Пухера оказывается действительно пессимистичным. Последние сцены проходят в зале ожидания базельского вокзала. Одинокие фигуры, не связанные друг с другом ничем, кроме текста, выглядят и диагнозом настоящему, и предсказанием будущего одновременно.
Это уже четвертый спектакль 40-летнего Штефана Пухера по чеховским пьесам. Семь лет назад он поставил в Базеле "Вишневый сад", затем последовали "Чайка" в Гамбурге и "Три сестры" в Цюрихе. Господин Пухер ставил также на таких известных площадках, как франкфуртский ТАТ и берлинский театр "Фольксбюне". Когда цюрихским "Шаушпильхаусом" руководил Кристоф Марталер, Штефан Пухер работал в театре очередным режиссером. Иным он кажется поверхностным интерпретатором классических сюжетов, скорее диджеем, нежели серьезным аналитиком. Но и недоброжелатели отмечают его умение правильно выбирать актеров. В первую очередь это касается берлинца Себастьяна Рудольфа, любимого актера того же Марталера,— в базельском спектакле у Рудольфа роль Астрова.
Легкость можно по ошибке принять за легкомыслие. Но рвать на себе рубахи и надрывать глотку не означает глубины и страданий. В базельском театре это хорошо понимают, и одновременно с "Дядей Ваней" ставят смешной спектакль о шопоголиках, с маоистами и больными консюмеризмом европейцами. Успех абсолютен, и он как раз и доказывает правоту одной из чеховских фраз: нужны новые формы и ничего более. В этом смысле кабаре Пухера хоть и не отвечает букве Чехова, но воссоздает его дух. Склонный к плоским образам язык современности оказывается в итоге столь же богат возможностями, как и психологический реализм классиков. По-своему даже хорошо, что не все могут с этим примириться.