династия
21 декабря в столичной галерее L-Art открылась выставка урбанистов Владислава и Максима Мамсиковых. Черты семейного сходства в тематике и стилистике художников пыталась уловить БОГДАНА ГАЛКА.
В Киеве отец и сын Мамсиковы впервые выступают вместе. Чтобы семейный дуэт смотрелся органично, устроители выставки пожертвовали даже естественным для любого галериста желанием представить своих авторов с максимальной полнотой. Зато композиционная интрига, очевидная для всех, кроме самих художников, стараниями куратора проекта Натальи Филоненко заиграла во всей красе. Во всяком случае, только ленивый на открытии выставки не рассуждал, почему Мамсиков-старший явно отдает предпочтение сугубо современным урбанистическим пейзажам, а его сын ищет свой Киев в бетонных многоэтажках брежневской эпохи.
Смысловой ритм и тему здесь, конечно, задает отец. Город Владислава Мамсикова скорее пугает, чем влечет: сверхразумное, до миллиметра рассчитанное пространство, погруженное в неоново-стеклянную летаргию, кажется декорацией, которую расставили в ожидании съемок очередной техногенной катастрофы. Узнаваемые уголки киевского Подола преподносятся художником как иллюстрации к романам Артура Хейли — самодостаточный индустриальный пейзаж, демонстративно отвергающий несовершенные человеческие фигурки. Впрочем, человек действительно появляется на картинах Мамсикова-старшего всего однажды — на правах случайной детали интерьера: автопортрет художника, отраженного в осколке зеркальца, так мало нужен этому пейзажу, что назвать его чем-то большим, чем ловкой дизайнерской росписью на раме пластикового окна, значит, вломиться в чужой монастырь со своим уставом. Еще одна любопытная черта урбанистических пейзажей художника — откровенно восточный колорит, приданный Киеву. Водонапорные башни городских окраин превращаются на его полотнах в стройные минареты, круглые бока супермаркетов оказываются стенами мечетей, того и гляди — сквозь киевский асфальт пробьются кактусы, а на автостоянках появятся разлапистые пальмы.
Если судить по нынешней выставке, Максим Мамсиков унаследовал от отца главным образом любопытство к тому, как передать на бумаге или холсте бесчеловечную фактуру стекла. Троещинско-оболонский омут, растворяющий все осмысленно-человеческое среди миллионов однообразных квадратиков окон,— для урбаниста нового поколения это уже не повод предаваться ностальгии или негодовать. Мир, который успели воспеть, осмеять, опошлить, отснять, разложить на составляющие, наконец, снова стал интересен сам по себе — Максим Мамсиков заглядывает в него с тем же ощущением отстраненного космического ужаса, с каким его отец вглядывается в мир бигбордов и супермаркетов. Друг с другом эти два Киева и киевлянина, кажется, вполне неплохо ладят.