выставка портреты
В Историческом музее открылась выставка "Золотые дети. Детский европейский портрет XVI-XIX веков", привезенная из собрания Фонда Янник и Бена Якобер (Испания, Майорка). Рассматривая портреты юных принцев и инфант, АННА Ъ-ТОЛСТОВА пришла к выводу, что у золотых детей не было золотого детства.
Жан Батист Удри был вообще-то выдающийся мастер натюрморта. И поэтому написанного им Луи Бюфиля, маркиза де Бранка в возрасте одного года — голенького, совершенно неживого пупса с застывшим взглядом — хочется обложить дичью, битыми кроликами, спаржей, грушами и виноградом и только в таком виде вешать где-нибудь в дворцовой столовой. А Адриан Корнелис Белдмакер специализировался по сценам охоты. Что очень заметно по его "Портрету мальчика с собакой", который правильнее было бы называть "Портретом собаки с мальчиком". Во всяком случае, большой породистый пес с лоснящейся шерстью и налитыми кровью белками глаз вышел куда убедительнее двухлетнего франта в алом берете, зачем-то позирующего рядом.
Тем не менее, кажется, это лучшая музейная выставка этого года в Москве. Не в художественном плане: европейские живописцы здесь все больше третьего и четвертого ряда, часто безымянные, скрывающиеся под ярлыками "школа" или "круг" такого-то. Правда, модели их почти исключительно первого ряда — будущие или уже, как десятилетний король Карл II Испанский, монархи. Главное, что сама коллекция Янник и Бена Якобер — явление из ряда вон выходящее.
Супруги Якобер собирают исключительно детский портрет, причем до начала XIX века. То есть того времени, когда, во-первых, детского портрета было сравнительно немного и создавался он с сугубо утилитарными, мемориальными (для фамильных портретных галерей) или матримониальными (чтобы по ним, как по фотографиям на сайтах знакомств, заключать династические браки) целями, а во-вторых, не было детей как таковых. Вернее, дети, несмотря на чудовищные масштабы детской смертности, все же были, но вот представления о том, что они — дети — какие-то другие, отличающиеся от взрослых не только ростом люди, не было. Почти по Ильфу и Петрову: дети есть, а детского вопроса нет. Это очень видно по самим картинам, и не только по взрослым костюмам, но по позам и выражениям лиц, по недетским пропорциям и чертам: большинству художников просто не приходило в голову, что детей надо изображать как-то иначе.
Проблема вовсе не в том, что эти художники — неумехи, которым трудно справиться с такой трудно уловимой в пластических искусствах штукой, как детская психология. Справедливости ради надо отметить, что в коллекции Якоберов рядом с неловкими "парсунами" и обаятельными в своей наивности изделиями каких-то самоучек-провинциалов попадаются вещи музейного уровня.
Например, барочно-бравурный портрет будущего Карла VI неизвестного, но явно придворного живописца австрийских Габсбургов. Или грустная кокетка в венецианских кружевах и алых бантах — картину Иль Миланезе не испортили даже поздние записи. И конечно, восхитительный портрет инфанты Маргариты Терезы кисти Франсиско Игнасия де ла Иглесиа — большеглазая девочка, известная всем по шедеврам Веласкеса, подросла и готовится к свадьбе. Просто детям, изображенным здесь, не полагалось быть детьми. Если в руках у них цветы, то это не для того, чтобы сплести веночек, а потому что тюльпан символизирует суетность мира, а прижатая к груди роза — любовь. Если они держат печенье, то не для того, чтобы съесть, а потому, что его круглая форма указывает на земной шар, которым им предстоит повелевать. Если к их ногам ластится собачонка, то это означает преданность или дисциплину. Никаких детских игр — сплошная символика. И дело не в том, что на изображенных персонажах с младых ногтей лежало бремя государственного долга, хотя элемент назидательности тут явно присутствует. Дело в том, что на европейской цивилизации еще не лежало бремя заботы о счастливом детстве.
Чадолюбивые просветители XVIII века во главе с Жан-Жаком Руссо еще не успели привить всем мысль о том, что у детства есть какой-то свой "волшебный мир". Писатели еще не написали детских книг, портные не пошили детских костюмчиков. Мальчиков, скажем, чуть не до отроческого возраста просто рядили в девчоночьи платья (психоаналитики, понятно, тогда еще тоже не успели проанализировать разрушительные для личности последствия такого маскарада), а потом сразу переодевали во взрослую одежду. Так что пусть пышные юбки не вводят в заблуждение публику — на выставке большей частью представлены портреты высокородных особ мужеского пола. До времен руссоистской революции надо было обладать глазом Рубенса, ван Дейка или Веласкеса, чтобы заметить в детях что-то такое особенное, да еще и суметь вписать это особенное в канонические рамки парадного портрета. Тем же, кому не посчастливилось встретиться с Рубенсом или ван Дейком, так и пришлось остаться в истории малолетними старичками.