Сумма пафосов
Все элементы пафосного фильма от названия до финала
У кинорежиссеров есть много способов для того, чтобы извлечь из зрителей возвышенные эмоции. Кто-то делает это для убедительности месседжа, кто-то — просто для драматизма; кто-то использует пафос в меру, кто-то им злоупотребляет. Написать полную историю пафоса в кино вряд ли возможно, так что мы выбрали десять ярких образцов в разных номинациях.
название
«21 грамм»
Алехандро Гонсалес Иньярриту, 2003
Фото: Mediana Productions Filmgesellschaft, Y Productions
Фото: Mediana Productions Filmgesellschaft, Y Productions
Марк Твен говорил, что факты не должны быть препятствием для хорошей истории, зачем же им быть препятствием для хорошего заглавия? Свой второй фильм — среднюю часть так называемой трилогии смерти, созданной совместно со сценаристом Гильермо Арриагой,— Иньярриту начинает с эпиграфа, сообщающего, что вес человеческой души якобы был экспериментально измерен на умирающих и составил 21 грамм. Этот образ так полюбился авторам, что оказался вынесен в название этого гротескно трагического (как всегда у Иньярриту) фильма, а потом перекочевал в паблики с интересными фактами и великими цитатами. Эксперимент со взвешиванием души действительно проводился в начале XX века, но был организован ниже всякой критики, да и толком не показал результатов. Однако из души, которая не весит ничего, не сделаешь торжественную метафору, а очень хотелось. В завершающем фильме трилогии Иньярриту и Арриага не сбавили апломба: картина была названа «Вавилон».
титры
«Вход в пустоту» (2009)
и другие фильмы Гаспара Ноэ
Фото: BIM Distribuzione, Canal+ [fr]
Фото: BIM Distribuzione, Canal+ [fr]
Хотя в ранней истории кино имена основных творческих кадров было принято показывать в начале фильма аршинными буквами и под фанфары, эта традиция прервалась — но только не в фильмах Гаспара Ноэ, или НОЭ, как он предпочел подписаться в титрах «Входа в пустоту». «Необратимость» в соответствии с концепцией фильма (его сюжет, как известно, изложен задом наперед) начинается с «барабана» титров, идущего в обратную сторону, а в начале «Входа в пустоту» фамилии выскакивают на зрителя, как рекламные бренды. Так же устроены психоделические титры фильма «Любовь», где имя самого Ноэ буквально превращено в логотип из рекламного ролика. Из приведенных названий его работ ясно, что французский режиссер не отличается скромностью, и титры его картин это подчеркивают.
начало
«Меланхолия»
Ларс фон Триер, 2011
Фото: Zentropa Entertainments
Фото: Zentropa Entertainments
«Никаких больше хеппи-эндов!» — такой фразой в 2010 году Ларс фон Триер объявил о начале съемок «Меланхолии». В фильмографии режиссера к тому моменту одна картина заканчивалась казнью главной героини через повешение, другая — уничтожением целого городка, а предыдущая («Антихрист») — вообще черт знает чем, однако в «Меланхолии» действительно все еще хуже. Пообещав не снимать хеппи-эндов, фон Триер, естественно, не стал сохранять и интригу финала, так что уже в первых кадрах «Меланхолии» залетное небесное тело уничтожает планету Земля под возвышенную музыку Рихарда Вагнера (из-за нее после премьеры в Канне случился скандал, когда кто-то спросил режиссера, нет ли в таком выборе саундтрека симпатии к нацизму). Сам фон Триер не раз признавался, что страдает от депрессии, но ни до ни после меланхолия в его фильмах не принимала космических масштабов.
герой
Агирре («Агирре, гнев божий», 1972)
и другие герои Клауса Кински в фильмах Вернера Херцога
Фото: Hessischer Rundfunk; Werner Herzog Filmproduktion
Фото: Hessischer Rundfunk; Werner Herzog Filmproduktion
Любимые герои великого Вернера Херцога — люди, страдающие от мании величия (и те, кто ею наслаждается). Из исторических персонажей он выше всех ценит безумного короля Баварии Людвига, строившего замки в горах; примерно таковы и многие герои, сыгранные у Херцога Клаусом Кински. Нарциссу и психопату Кински не требовались чудеса перевоплощения, чтобы сыграть Фицкарральдо из одноименного фильма (тот был помешан на опере и решил построить в джунглях театр) или конкистадора Агирре. Этот его герой планирует править мифическим королевством Эльдорадо, а под конец фильма уже мнит себя орудием Бога (см. название). Безумие в глазах Кински, когда он говорит обо всем этом, безошибочно подлинное, и в серьезность его патетики приходится поверить. В документальных работах Херцог в закадровом тексте тоже любит порассуждать на грандиозные темы в громких выражениях — причем вполне отдает себе отчет в том, что это может звучать забавно, и умело использует пафос в иронических целях (режиссер использует свой образ в актерских работах — «Джеке Ричере» и сериале «Мандалорец»).
диалоги
«Источник»
Кинг Видор, 1949
Фото: Warner Bros.
Фото: Warner Bros.
В конце 1940-х, когда был снят «Источник» по роману Айн Рэнд, СССР и США вступили в холодную войну и стали двумя идеологическими полюсами планеты. Интересно, как много общего было при этом в эстетике двух противоборствующих стран — в частности, в архитектуре манхэттенских небоскребов и сталинских высоток. Именно архитектурой занимается главный герой «Источника» Говард Рорк, и вопросы стиля для этого персонажа принципиальны. Он отстаивает свой идеал архитектурной чистой формы без украшательств — ведь для Рорка это проявление его независимого индивидуального духа, о чем он не упускает случая страстно поведать тем, кто готов его слушать. Эмигрантка из России, Рэнд ненавидела советскую идеологию, но написанные ею реплики звучат так же надрывно, как сентенции строителей коммунизма в фильмах позднего сталинизма, хотя их идеологическое содержание прямо противоположное. Архитектурные идеи Рорка тоже скоро начнут воплощаться в СССР — там те же самые «коробки» высокого модернизма будут считаться выражением не индивидуальности, а, наоборот, коллективного духа.
изображение
«Я — Куба»
Михаил Калатозов, 1964
Фото: ИКАИК, Mosfilm
Фото: ИКАИК, Mosfilm
Фильм «Я — Куба» Михаила Калатозова долгое время не имел широкого проката и оставался в тени предшествующей картины, снятой режиссером с тем же оператором Сергеем Урусевским,— «Летят журавли», триумфатора Каннского фестиваля 1958 года. Однако в смысле кинематографической формы кубинская работа Калатозова — Урусевского даже авангарднее «Журавлей». Здесь камера порхает вокруг персонажей, опускается с ними под воду, летит по улице вдоль растянутого протестующими революционного флага. Шаблонный пафос соцреализма в 1960-х уже звучал дежурно, довольно дежурно звучат и возвышенные реплики персонажей «Я — Куба», написанные Евгением Евтушенко. Но камера Урусевского снимает революционеров с нижних ракурсов, так что в кадре они возвышаются, как античные герои (или же герои вестернов), и это придает их лозунгам гораздо больший вес и убедительность.
музыка
«Реквием по мечте»
Даррен Аронофски, 2009
Фото: Artisan Entertainment, Bandeira Entertainment
Фото: Artisan Entertainment, Bandeira Entertainment
Саундтрек Клинта Манселла к фильму Аронофски взывает к возвышенным чувствам так настойчиво, что превратился во что-то вроде мема. Ударную композицию, которая звучит в кульминации фильма и называется с приличествующим пафосом «Lux Aeterna» («вечный свет» на латыни), прославил не только сам «Реквием по мечте», но и «Властелин колец» — музыку Манселла использовали в трейлере второй части. Сейчас драматичные скрипки «Вечного света» принято для смеха накладывать на видео — например, с собаками или с нелепыми моментами из ролей Николаса Кейджа. Но, к несчастью, пафос композиции можно понять вполне серьезно: ее слушал Андерс Брейвик во время теракта на острове Утойя.
злодей
полковник Курц («Апокалипсис сегодня»)
Фрэнсис Форд Коппола, 1979
Фото: Zoetrope Studios
Фото: Zoetrope Studios
«Это великий человек! Он читает поэзию вслух!» — говорит о полковнике Курце американский фотожурналист, прибившийся к лагерю спятившего американского офицера в глубине индокитайских джунглей. Полковника Курца, которого подозревают в военных преступлениях, весь фильм разыскивает главный герой в исполнении Мартина Шина. При встрече, наконец, оказывается, что Курц не просто сошел с ума на почве военной жестокости, но и подвел под это философию. И стихи — текст Томаса Элиота о конце света — он действительно прочтет в одном из своих знаменитых монологов. Обыкновенный садизм и обыкновенные имперские идеи белого завоевателя в изложении Курца звучат чрезвычайно помпезно. Марлон Брандо в роли полковника хрипит и смотрит тяжелым взглядом, привнося традицию истерической актерской игры 1950-х (которую на пару с Джеймсом Дином он, собственно, и олицетворял) в более приземленный Новый Голливуд, к которому принадлежал режиссер Ф.Ф. Коппола.
монолог
«Великий диктатор»
Чарли Чаплин, 1940
Фото: Charles Chaplin Productions
Фото: Charles Chaplin Productions
Чарли Чаплин впервые заговорил в «Великом диктаторе», где придумал заново свой знаменитый образ. Бродяга, безымянный американский неудачник стал безымянным еврейским парикмахером в условной Германии (в фильме — Таймании), по стечению обстоятельств — двойником диктатора Аденоида Хинкеля. Случайно оказавшись на месте Хинкеля, добродушный парикмахер в кульминационной сцене обращается к народу от лица диктатора. Это, пожалуй, один из самых знаменитых монологов в истории Голливуда (и уж точно в карьере Чаплина!). Герой взывает к человечности и говорит о том, что людям нужно меньше мыслей и больше эмоций. Трудно не сочувствовать его гуманистическому порыву, но, увы, призывы Чаплина не сделали мир лучше. Сам режиссер впоследствии признавался: если бы в 1940 году он в полной мере знал о судьбе евреев и других граждан в рейхе, то не стал бы снимать этот фильм, чей добрый пафос в свете всего происходившего тогда звучит слишком наивно.
финал
«Дети райка»
Марсель Карне, 1945
Фото: Societe Nouvelle Pathe Cinema
Фото: Societe Nouvelle Pathe Cinema
Классическая картина Карне, которую называли французским ответом «Унесенным ветром»,— из тех фильмов, которые становятся вполне понятны только в контексте. «Детей райка» снимали в оккупированной нацистами Франции, причем в качестве актеров эпизода в нем снялись многие активисты Сопротивления. Следует помнить об этом, когда мы смотрим на этот вроде бы отвлеченный исторический сюжет из XIX века об артистах, которым запрещено ставить театральные спектакли: это обстоятельство, конечно же, отсылает к цензурной политике оккупационных властей. В конце работы над «Детьми райка», в 1945 году, когда изгнание нацистов выглядело уже неминуемым, авторы фильма специально откладывали премьеру в ожидании этого — и дождались. Так финальный карнавал, на фоне которого происходит развязка, превратился в метафору освобождения Франции и окончания войны. Карне спрятал торжественность момента в иносказание и так добился искреннего, не фальшивого чувства радости оттого, что темные времена наконец закончились.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram