кинопремьера
На экраны выходят "Сломанные цветы" — первый фильм Джима Джармуша, в котором звезды рассыпаны гроздьями, а критики употребляют по отношению к нему слово charming. Впрочем, можно пожалеть о Джармуше той поры, когда он не был столь мил и общедоступен.
Билл Мюррей играет мужчину в летах, за плечами которого успешная карьера и много покоренных женских сердец. Персонажа зовут Дон Джонстон: буква "т" отличает его от известного артиста-сердцееда, а имя и фрагмент идущего по телевизору фильма устанавливают прямую линию связи его образа с образом Дон Жуана. Сексуальная энергия Джонстона идет на убыль, и он так и просидел бы оставшуюся жизнь перед телевизором, если бы не анонимное письмо, которым ему сообщают, что у него где-то растет взрослый сын. С помощью многодетного соседа-афроамериканца Дон (Жуан, он же Джонстон) составляет маршрут и отправляется в турне по городам и весям Америки, навещая одну за другой своих прежних пассий, возможных сочинительниц письма.
Первая встреча не приближает его к цели путешествия, зато задает высокий критерий качества женского контингента. Его ex (бывшая) — ни много ни мало Шарон Стоун, сильно похудевшая и совершенно неотразимая. Правда, другие бывшие (Фрэнсис Конрой, Джессика Ланг, Тильда Суинтон) не столь хороши — их образы вместе с окружением напоминают шаржи на бывших хиппи, феминисток, лесбиянок и фанатиков домашних животных.
Как раз в то время, когда Дон Джонстон крутил многочисленные романы (надо полагать, в фильме представлены только избранные), Джим Джармуш начинал свой путь самурая независимого кино. За истекшие двадцать с лишним лет почти все, что казалось таким свежим и неожиданным в его ранних картинах, стало практически раскрученным брэндом: жанр меланхоличного роуд-муви, шутки-малютки типа "Icecream — You scream", где мороженое превращается в крик, образ грустного клоуна Роберто Бениньи из фильма "Вне закона", новый тип сюжета и саспенса, использованный Джармушем в картине "Таинственный поезд" и предвосхитивший опыты Тарантино. Я уж не говорю про культовую мистику "Мертвеца" и кодекс самурая, который имеют обыкновение вывешивать над своими компами сотрудники рекламных агентств.
Прекрасно понимая, что все в этом мире огламурилось и опошлилось, включая идеологию независимого кино, Джармуш беззастенчиво вставляет в свой фильм все возможные клише из собственных и чужих картин — включая фирменные ужимки Билла Мюррея, отработанные в "Трудностях перевода". Не случайно и Джессика Ланг получает роль, аналогичную той, что она сыграла в фильме Вима Вендерса (бывшего кумира и покровителя Джармуша) "Входите без стука". Это не кража, не заимствование, не подражание, не родство душ, а просто отражение того факта, что реальность сложена из одних и тех же кирпичиков, и творчески преобразовать ее, как это казалось заманчивым еще в 80-е годы, уже практически невозможно.
Джим Джармуш смиряется с фактом тотальной банализации бытия. И чтобы нам было понятно, что ему это понятно, пропускает через весь фильм одну чудесную шутку, которая делает картину одновременно идеальной для презентации журнала Vogue и для изысканий структуралистов. В самом деле: почему бы не написать научную работу про эволюцию роз или вообще цветов в мировом кинематографе — от "Цветка в пыли" и "Цветка кактуса" до "Розового бутона" и "Розы Вашингтон-сквер" до "Сломанных лилий" Гриффита, которые и вдохновили Джармуша?
Картина начинается с огромного почтового конвейера, сортирующего разномастные конверты с письмами, среди сотен и тысяч которых есть один-единственный розовый конверт. По ходу путешествия Дон ищет именно этот провоцирующий розовый цвет, который один способен привести к разгадке тайны его отцовства. Розовая оберточная бумага, розовые визитки, розовые платья, кофточки, сумочки буквально преследуют героя, то и дело сбивая со следа, наводя на ложный. Мало того, он сам несет каждой из подруг розы или нечто подобное — как цветовой сигнал, код, как позывные надежды. И когда уже почти в финале мы видим юношу с розовой ленточкой на рюкзаке, трудно сдержать удовлетворенный смех: даже если бы парень оказался искомым сыном, и все кончилось банальным хеппи-эндом, мы бы простили это режиссеру за остроумие.
В этом розовом свете оказываются значимы и бывшие хиппи ("дети цветов"), и профессиональный расклад одежды по цвету, которым в богатых домах занимается героиня Стоун — все это становится составной частью драматургической цветовой игры. Возникает целая симфония розового, которую Джармуш аранжирует с присущими его манере синкопами джазового ритма, от души забавляясь эволюцией роз. Режиссер едко обыгрывает недавно пронесшееся по женскому миру розовое поветрие — и в то же время с мужским благородством освобождает его от сладкого привкуса варенья из розовых лепестков.