премия литература
Завтра в Москве назовут лауреата премии "Букер — Открытая Россия". Ъ заканчивает рецензировать произведения шести финалистов премии. Последнее из номинированных на "Букер"-2005 произведений, книгу Бориса Евсеева "Романчик", прочитал СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Прозу с автобиографическим каркасом, как правило, довольно легко вычислить, даже не сличая описанных в этой прозе перипетий с пунктами официальной биографии писателя. Слишком трепетно, мелочно и как-то по-особому пристрастно (хотя и с деланным равнодушием, как водится) автор описывает ситуации, пейзажи и прочее. Случаются, конечно, и исключения — но только "Романчик" Бориса Евсеева не из них.
Патетичная и, вообще-то говоря, довольно серьезная (без зубоскальства) ретроспекция автора в свой собственный 1973 год (именно тогда действие книги и разворачивается) на страницах "Романчика" видна невооруженным глазом. В ласковости интонации, с которой перечисляются сорта портвейна в излюбленном когда-то винном магазине, в каком-то почти гурманском смаковании очереди в книжном за "выброшенным" по случаю редким автором, в прочих бесчисленных приметах времени — но также и в куда более очевидных вещах.
Борис Евсеев, безусловно, явно хочет выглядеть более иронично настроенным. Чего стоит хотя бы претендующее на насмешливость название книги — "Романчик", а также подзаголовок "Некоторые особенности мелкой скрипичной техники". Скрипка в книге оказалась тоже по автобиографическим соображениям, что опять-таки вычитывается хотя бы из неуклюжих попыток зачем-то прикрыть подлинные музыкантские и музыкальные имена прозрачными псевдонимами. Alter ego Евсеева, молодой уроженец Новороссии, преоригинально зовущийся Евсеевым, учится в московском училище имени Мусиных (читай — Гнесиных) и ходит на занятия помимо прочего к знаменитому виолончелисту, которого зовут Мисаил Сигизмундович Настропалевич (соответственно, Мстислав Ростропович).
Впрочем, музыка повествователя интересует поверхностно — прежде всего как повод покрасоваться. Время от времени вспоминая по ходу довольно рваного текста об обещанной скрипичной технике, автор начинает с таким упоением и зазывностью перечислять отдельные приемы, пижонски щелкая их иностранными названиями, будто невесть какую масонскую тайну открывает читателю, а не пересказывает словарно-учебниковые тривиальности. Потом выясняется, что про скрипку вообще удобнее говорить не как про предмет каждодневного, упрямого и скучного труда, а как про метафору женского тела. При такой точке зрения авторский дискурс о скрипичной технике, конечно, незамедлительно приобретает игривенькую динамичность, а интонация — цветистую, манерную и безвкусную восторженность: "Все консьержки Парижа и все девушки Рима! Все смиренницы Иерусалима и все персидские подушки под их круглыми попками! Все пиратские абордажи, равно как и веселые войны за рабство и сладостно-вековую от него зависимость были здесь, в этих приемах мелкой скрипичной техники!"
И вот он, отвлекаясь на такого толка лирические отступления, крутит любовь с едва-едва обрисованной девушкой, на пишмашинке перепечатывает вместе с ней под копирку Булгакова и Цветаеву, плохо учится, пылко размышляет о писателе Солженицыне, живущем на даче у Настропалевича-Ростроповича, и пьет с друзьями на кладбище и в кабаках под разговоры о том, кто куда уехал и как все-таки устроено мироздание. Пардон, чуть не забыл еще один важнейший пункт: ресторанное знакомство с "Володей Семеновичем" Высоцким. Интриги, впрочем, из этого набора не сделаешь и вместе с Высоцким, особенно если учитывать, что композиционно эта исповедально-анекдотическая мешанина на редкость рыхла. Можно, правда, поругать советскую власть, зачем-то сразу же перегнув палку и выставив просто безликий 1973 год сущим апокалипсисом. А потом вспомнить, что сейчас тоже как-то не очень, и брыкнуть уже нынешнее время.
Привязанный ко всему этому сюжет на самом деле еще более удивителен своей беспомощностью. В самом начале книги герой теряет свой паспорт и долго-предолго мучается паническим страхом: а ну как его немедленно скрутит КГБ как страшного и ужасного врага советской власти? Даже с раскованным мелкой скрипичной техникой воображением придумать какой-нибудь патетический кошмар в этой ситуации сложновато, так что в результате ничего, собственно, и не случается. А про паспорт автор как-то забывает, уйдя в рассуждения о невнятном конце своего бледно очерченного "романчика" с соратницей по самиздату, о несостоявшейся вербовке, о том, как судьба друзей раскидала, и о том, как музыка опротивела... Судя по всему, задумывалась книга (и, может быть, этим стоит объяснять ее присутствие в шорт-листе русского "Букера") как хлесткий приговор мрачному позднебрежневскому безвременью с грозной фигурой Андропова на горизонте. Но получился только написанный тяжеловесной и не в меру нервозной прозой обличительный документ в адрес людей этого безвременья, выведенных бессильными и путанными истериками.