Имя лауреата премии "Букер — Открытая Россия" станет известно вечером 1 декабря. В ожидании решения жюри Ъ перелистывает книги шести букеровских финалистов. В прошлых номерах были опубликованы рецензии на "Холст" Олега Ермакова, "Каблуки" Анатолия Наймана, "Без пути-следа" Дениса Гуцко, "Преступницу" Елены Чижовой. Романы Романа Солнцева, вышедшего в финал одновременно с двумя текстами "Золотое дно" и "Минус Лавриков", читал МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ.
Если на ежегодную премию выдвинуты два романа одного писателя, это неспроста, хотя и непонятно зачем. Чтобы похвалить за плодовитость, вряд ли. "Минус Лавриков" опубликован в журнале "Нева" в прошлом году, "Золотое дно" — в красноярском "Дне и ночи", редактируемом самим господином Солнцевым, — уже в этом. Сюжетно они никак не связаны: не дилогия. Очевидно, сокровенный смысл в том, что номинируются не романы, а писатель. Если с одного боку он жюри не приглянется, повернется другим: и шансов вроде бы получается вдвое больше, чем у любого конкурента.
Никто из критиков досконально не знает, какие чудеса таятся в провинции. Несколько лет назад, состоя в "большом жюри", формирующем шорт-лист другой премии, я с оторопью узнал, что на Алтае и поныне невозмутимо сочиняют эпопеи о конфликте прогрессивного секретаря парткома и ретрограда-директора на ударной комсомольско-молодежной стройке. Вот и "Золотое дно" сначала вызывает ощущение такого же deja vu. 1970-е, строительство ГЭС в Саянах, бессонные раздумья директора, инкогнито, что твой Гарун аль-Рашид, погружающегося в гущу рабочих, разоблачение карьериста, проклятый вопрос, успеют ли герои нарастить тело плотины, пока ее не сметет паводок. Интригующие аббревиатуры: УЗТМ, КБГС. Образный строй под стать сюжету: друзья встречаются, "как бульдозер с бульдозером", "мегаватты нервов".
К сожалению, секрет чеканной стилистики протоколов заседаний профкома утерян. Роман Солнцев не скажет и слова в простоте: ужимки, коленца вприсядку, подмигивания вплоть до загадочных отступлений с разъяснением земных реалий, обращенных к "лунянам, марсианам и сириусянам". Дело в том, что Роман Солнцев пишет не о судьбе преданной акулами капитализма плотины и не о несчастьях жертвы перестройки Лаврикова, а о мытарствах вечной русской души, воплощенной в главных героях. Портрет души получился тревожный. Воплощается она преимущественно в тела юродивых, которые, как строитель ГЭС Хрустов, изъясняются даже не на манер героев Михаила Зощенко, а как экранные персонажи Александра Баширова, страдающие логореей "вечные двигатели": "Ваши глаза пронзительнее телескопов!", "Спать не могу, о тебе думаю... падает производительность труда".
При явной склонности к слабоумию, выражающемуся в неконтролируемом словоизвержении Хрустова или запредельной доверчивости Лаврикова, русская душа обладает неимоверным сексуальным потенциалом. Послушаешь героев, попробуешь составить их фоторобот из не слишком внятных деталей и представляешь дерганого заморыша с жидкой бороденкой. Но по первому свистку Хрустова к нему мчится девушка, несколько лет назад пару раз с ним встречавшаяся. Ушедшего в никуда от стыда перед разоренной им семьей Лаврикова каждые десять страниц кто-нибудь насилует: то деревенская молодуха, то гулящая наркоманка, то божественная медсестра из психушки, распаляющая бомжа чтением "Песни песен". В финале Лаврикову за то, что он "святой", предлагает себя школьница, но у него, кажется, уже нет сил. К тому же после каждого совокупления он долго бичует себя: как низко я пал, какая грязь.
Но Лавриков похож на испытавшего отвращение к бессмысленной плоти Пьера Безухова не более, чем раненая сосна, с которой он разговаривает, похожа на дуб Андрея Болконского. Чтобы стать "святым", наверное, требуется нечто большее, чем, размечтавшись о миллионах, заложить тайком от семьи квартиру и машину, влезть в долги, польститься на детскую аферу да и лишиться всего в одночасье. Тут уж гораздо достовернее покажется Хрустов, уже в наши дни фанатично "защищающий" плотину от друзей юности, выбившихся в люди и относящихся к ней не как к сакральному объекту, а к средству производства, имеющему денежный эквивалент. Эта политика его с ума свела. С белыми губами бормочет то "Буш", то "Чубайс". Лавриков растворяется в снежной пустоте. Хрустов оказывается свидетелем апокалиптического землетрясения. Но загвоздка в том, что ни в идиотизме Лаврикова, ни в буйстве стихии не виноват никто, даже Буш с Чубайсом. И получается, по Роману Солнцеву, что заговаривающаяся и похотливая русская душа сама старательно кличет на свою голову все возможные и невозможные несчастья.