Чувствительный великан

28 октября (9 ноября) исполняется 205 лет со дня рождения Ивана Тургенева — колосса школьной программы, подарившего литературе такие понятия, как «тургеневская девушка», «дворянское гнездо», «лишний человек». «Мы проглядели Тургенева»,— подвел черту Дмитрий Мережковский в сборнике «Невоенный дневник. 1914–1916». Ему очень импонировала эстетика Тургенева, которому он приписал «душу женщины — в теле мужчины»: символисту Мережковскому, конечно, виднее. Советская школа Тургенева из школьной программы не исключала, муштруя юные сердца «Записками охотника» и романом «Отцы и дети». Тем не менее большинство действительно прозевало Тургенева и записало давно почившего писателя, который заставил Герасима утопить собачку Муму, в былое без дум. Почему вклад Ивана Тургенева важен для русской литературы вне рутины школьной программы и чем его собственная жизнь похожа на роман, разбиралась Мария Башмакова.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Портретами Ивана Тургенева любят украшать кабинеты литературы. На них он седовласый импозантный старец, строгим взором окидывающий присутствующих. Сегодня стиль его жизни смущает и вызывает зависть: в свободное от охоты время путешествовал по Европе, думал о родном отечестве и писал о несчастной любви. Он литературный патриарх, а их любить и понимать непросто. Оттого часто перед почившими классиками благоговеют по инерции, но без душевных порывов.

Вот и Тургеневу не повезло: во дни сомнений и тягостных раздумий редкая рука потянется в шкаф за его книгой, если таковые дома вообще есть. Большинству читателей сочинения Тургенева могут показаться старомодными и вялыми — с выспренними диалогами и одинаково сделанными героями. И тем не менее именно тургеневский роман сейчас выступает в качестве эталона, мерила для оценки литературы XIX века.

Современники оставили множество воспоминаний о Тургеневе, что позволяет, пусть и пунктиром, представить его как живого человека, а не монументом в бронзе. Картинка зависит от оптики мемуариста: эстет, меломан и светский лев — для людей своего круга. Жеманный лицемер с барскими замашками — для чужих. Сложно быть объективным, оценивать без зависти, особенно когда ты попович, а он барин и аристократ.

Тургенев очаровывает и раздражает

О внешности Тургенева — первого красавца среди отечественных литераторов XIX века — очевидцы спорили не меньше, чем о его сочинениях. Высокий, широкоплечий брюнет со светлыми глазами, взгляд которых мог и губить, и пленить. «За улыбку этих маленьких светлых подслеповатых глаз женщины обожали его как мужчину, мужчины — почти как женщину»,— писал очеркист Павел Ковалевский.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Скульптор Марк Антокольский сравнил пожилого писателя с Юпитером и «дремлющим львом». Писатель Ги де Мопассан назвал его «великаном с серебряной головой». А вот коллега по цеху Иван Гончаров, вглядываясь в черты лица своего тезки, «нашел их некрасивыми» из-за «аляповатого носа», «большого рта» и подбородка, который придавал лицу «скаредное выражение». Гончарова поразил голос Тургенева, который он назвал «пискливым, с шепелявым выговором».

Сильным характером Тургенев не обладал, о чем прекрасно знал. Чувствительный, обидчивый, добродушный, он мог легко заплакать и вообще был склонен к нежным движениям души.

В груди медведя билось нежное сердце зайца, что Тургенев передал мужским персонажам своих сочинений. Когда приятели упрекали его в мягкотелости, он говорил: «Да и какой ждать от меня силы воли, когда до сих пор даже череп мой срастись не мог», имея в виду слишком тонкую кость темени — причину обмороков в юности.

Тургенев влюбляется и бежит от брака

Варвара Петровна, мать писателя, верно угадала характер сына, назвав однолюбом, потому возненавидела певицу Полину Виардо — замужнюю женщину, которая покорила Ивана Тургенева с первой встречи. Виардо красотой не блистала, но обладала удивительным меццо-сопрано и драматическим талантом, что и пленило писателя.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Они познакомились в 1843 году, когда Виардо находилась на гастролях в Петербурге. Иван Тургенев служил тогда в чине коллежского асессора в Министерстве иностранных дел. Виардо вспоминала: «Мне его представили со словами: “Это молодой русский помещик, славный охотник и плохой поэт”». Тургеневу исполнилось 25 лет, Виардо — 22 года. Полина, по меткому выражению писателя Бориса Зайцева, «не болела» Тургеневым, который не имел над ней власти.

«Никто не замечал меланхолического оттенка в жизни Тургенева, а между тем он был несчастным человеком в собственных глазах: ему недоставало женской любви и привязанности, которых он искал с ранних пор. <…> Призыв и поиски идеальной женщины помогли ему создать тот Олимп, который он населил благороднейшими женскими существами, великими в своей простоте и в своих стремлениях»,— писал мемуарист Павел Анненков в статье «Молодость И. С. Тургенева. 1840–1856».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Тургенев до последних дней любил женщину, в семье которой жил как друг. Он так и не женился, хотя мог. О том, каким бывает радость тепла в своем гнезде, он и не знал. Детство у Ивана Сергеевича сложилось небезоблачно: брак родителей был несчастливым. Мать писателя Варвара Петровна была женщиной сложной: умная, властная, она получила изрядное наследство и хозяйством распоряжалась железной рукой, тираня и дворню, и сыновей.

О ротмистре Кавалергардского полка Сергее Николаевиче Тургеневе, отце писателя, современники отзывались как о красавце, правда, несколько женственном. Он был беден, женился по расчету, супруге изменял.

Сегодня детство писателя мы назвали бы токсичным, а стиль поведения матери абьюзивным.

Тургенев таких слов не знал, однако бесследно детские впечатления не прошли. Кажется, что, насмотревшись на родителей, он убедился, что брак со счастьем не рифмуется, а дама сердца должна быть недоступной, чтобы нечаянно на ней не жениться. Сближаясь с женщинами, Тургенев играл по одному и тому же сценарию: очаровывал, но не губил, просто исчезал, да и своим героям не даровал семейного счастья.

Тургенев создает идеальную женщину

Среди всех тургеневских героев самую большую славу, наверное, принесли автору «тургеневские девушки». Эти молодые девушки настолько нравственно и интеллектуально высоки (если невозможна любовь, то монастырь), что читатель по наивности путает их с «синими чулками», отказывая в привлекательности. А зря — эти барышни хотя и не всегда отличаются безупречной красотой, зато не обделены обаянием, темпераментом и духовным началом. Например, Марианна из «Нови» «могла казаться почти дурнушкой», «но от всего ее существа веяло чем-то сильным и смелым, чем-то стремительным и страстным». Тургеневские девушки похожи друг на друга, а на всех них падает свет «русской души» пушкинской Татьяны.

Волевые, умные, они способны любить, в отличие от избранных ими мужчин, которые рядом с такими натурами выглядят трусоватыми пигмеями. Например, 20-летнюю Елену Стахову в романе «Накануне» писатель рекомендует так: «Слабость возмущала ее, глупость сердила, ложь она не прощала “во веки веков”; требования ее ни перед чем не отступали, самые молитвы не раз мешались с укором. Стоило человеку потерять ее уважение,— а суд произносила она скоро, часто слишком скоро,— и уж он переставал существовать для нее. Все впечатления резко ложились в ее душу; не легко давалась ей жизнь». «Тургеневские женщины и девушки среди человеческих лиц?— иконы; среди живых людей?— “живые мощи”»,— заявил Дмитрий Мережковский в статье «Тургенев». Вот и читателю нелегко стоять рядом с таким совершенством.

Не выдержал и Антон Чехов, который признался в письме издателю Алексею Суворину 24 февраля 1893 года: «Все женщины и девицы Тургенева невыносимы своей деланностью и, простите, фальшью. Лиза, Елена (имеются в виду Лиза Калитина, героиня романа “Дворянское гнездо”, и Елена из романа “Накануне”.— “Ъ”) — это не русские девицы, а какие-то Пифии, вещающие, изобилующие претензиями не по чину. Ирина в “Дыме”, Одинцова в “Отцах и детях” вообще львицы, жгучие, аппетитные, ненасытные, чего-то ищущие — все они чепуха. Как вспомнишь толстовскую Анну Каренину, то все эти тургеневские барыни со своими соблазнительными плечами летят к черту». «Тургенев в своих произведениях учит, чтобы всякая возвышенная, честно мыслящая девица уходила с любимым мужчиною на край света и служила бы его идее»,— подсмеивается Чехов над Тургеневым в «Рассказе неизвестного человека».

А вот Толстому тургеневские героини по сердцу пришлись. Он заявил Чехову, что Тургенев «сделал великое дело тем, что написал удивительные портреты женщин.

Может быть, таких, как он писал, и не было, но, когда он написал их, они появились. Это — верно; я сам наблюдал потом тургеневских женщин в жизни». Об этой беседе вспоминал Максим Горький, который оценил стиль старшего коллеги по-пролетарски четко и без затей, назвав Тургенева «хорошим писателем» с «настоящим русским языком».

Тургенев видит призраков

«Бойся женской любви, бойся этого счастья, этой отравы...» — внушал Тургеневу его отец. Знаменитая повесть «Первая любовь» (1860) — это история 16-летнего Володи, который обнаруживает, что красавица Зинаида, соседка по даче, на самом деле влюблена в его отца. Володя становится свидетелем сцены, когда его отец хлыстом ударяет руку возлюбленной, а она целует то место, куда пришелся удар. Эта садомазохистская сцена не роняет ни достоинства женщины, ни отменяет ее власти, да и вокруг Зинаиды множество поклонников. Выбирает она — любимого. Страдают оба.

Какими мелкими пакостями провожали в последний путь Тургенева

Вот и Эллис — героиня-призрак повести «Призраки» (1864) — претендует на жизнь своего избранника. Она признается герою в любви и убеждает отдаться ей, что тот по простоте душевной и делает. У Эллис и ее избранника начинаются ночные свидания, во время которых они путешествуют по странам и эпохам — парят. Дело это утомительное, поэтому герой заметно чахнет. Лицо его спутницы тоже вызывает беспокойство: «иссера-беловатое, полупрозрачное, с едва означенными тенями», а губы пахнут кровью. Развязка наступит, когда, налетавшись, оба героя рухнут на землю, что позволит толком рассмотреть призрачную гостью. Эллис — вампир, да и сам герой не жилец.

Скорбно сложится судьба Якова Аратова из мистической повести «Клара Милич» (1883). Клара — молодая талантливая певица с «трагическими глазами», выступление которой поразило своей эмоциональностью Якова. Клара на вечере читала письмо Татьяны Лариной, после чего повторила поступок пушкинской героини сама, написав Аратову. А он повел себя по-онегински, не поняв чувства эксцентричной девушки, которая на самом деле его поначалу возмутила. Клара отравилась, но — после смерти — воссоединилась с Яковом, для которого поцелуй призрака стал роковым.

«Натура страстная, своевольная — и едва ли добрая, едва ли очень умная, но даровитая — сказывалась во всем» — так охарактеризовал свою героиню автор. Борис Зайцев писал о «Кларе Милич»: «В ней всегдашне-тургеневское — неразделенная любовь и потрясающее чувство загробного. Не райского, а грозного. Она магическая женщина, но сама не насытившаяся любовью». Сам Тургенев мистиком себя не считал, но любовное чувство, особенно на этапе зарождения, украшал мрачными тонами.

Тургенев ведет дневник «лишнего человека»

«Я бы желал, чтобы “Дневник” (повесть “Дневник лишнего человека”.— “Ъ”) Вам понравился»,— взволнованно сообщал 31-летний Иван Тургенев редактору журнала «Отечественные записки» Андрею Краевскому в декабре 1849 года. Писатель волновался не напрасно за свое сочинение, писанное с любовью. «Дневник…» появился в апрельской книжке «Отечественных записок» в искалеченном цензурой виде. Позже автор восстановит все цензурные купюры и искажения. «В этом произведении схвачен кусок подлинной жизни»,— скажет Тургенев о своей повести спустя 18 лет. Сам он не давал толкования понятию «лишний человек», предоставив эту возможность исследователям. Выражение «лишний человек» благодаря ему стало устойчивым, закрепившись в культуре. Главный герой повести молодой дворянин по фамилии Чулкатурин ведет предсмертный дневник, в котором пытается осознать и проанализировать свою угасающую жизнь и вспоминает свою любовную историю. Эта привязанность, как всегда у Тургенева, оказывается трагичной.

Какие скелеты скрывались в пруду Тургеневых

Словами Чулкатурина Тургенев, по сути, обнажил собственную душу и личную неприкаянность: «Найти приют, свить себе хотя временное гнездо, знать отраду ежедневных отношений и привычек — этого счастья я, лишний, без семейных воспоминаний человек... не испытал». «Дневник лишнего человека» — это пристальный взгляд на, казалось бы, человека толпы, получившего возможность выговориться.

Персонаж Тургенева говорит о себе: «Я был совершенно лишним человеком на сем свете», «пятым колесом в телеге» — ненужным созданием на свете с самого рождения, недаром его матушка им «обремизилась». Биографические записки Чулкатурина — исповедь человека, не сумевшего найти ни своего места в жизни, ни личного счастья. Он образован, но не способен построить карьеру, влюблен, но не умеет любить, неглуп, но лишен тонкости. Палитра чувств Чулкатурина скудна: он угрюм, завистлив, ревнив, робок, но при этом остро осознает свою ничтожность, а избавление от ощущения «лишнего» получает перед смертью, говоря: «Уничтожаясь, я перестаю быть лишним».

Черты «лишнего человека» принято видеть и в пушкинском Онегине, и в лермонтовском Печорине, хотя эти персонажи ставят себя выше окружающих, в отличие от Чулкатурина, убежденного, что он пустое место. Тургенев первым не брезгует заглянуть в подполье души мелкого персонажа, личные страдания которого возвышаются до уровня экзистенциальной драмы в целом ряде повестей («Дневник лишнего человека», «Гамлет Щигровского уезда», «Два приятеля», «Затишье», «Переписка»). Впоследствии литературную эстафету подхватит Достоевский в повести «Записки из подполья» и романе «Бесы», где, в частности, акушерка Арина Прохоровна заявляет: «Но вот что: лишним людям не надо бы родиться. Сначала перекуйте так все, чтоб они не были лишние, а потом и родите их».

Тургенев охотится и побеждает цензуру

«Записки охотника» — пытка для школьника и лакомство для гурманов, ценителей тонких пейзажных описаний. Владимир Набоков в «Лекциях по русской литературе» говорит: «Тургенев, Горький и Чехов особенно известны за границей. Но никакой естественной связи между ними нет. Однако можно заметить, что худшее в тургеневской прозе нашло наиболее полное выражение в книгах Горького, а лучшее (русский пейзаж) — изумительное развитие в прозе Чехова». Забавно, что сам Чехов, редко позволявший себе обширные описания природы, именно за них клюнул Тургенева в письме издателю Алексею Суворину: «Описания природы хороши, но... чувствую, что мы уже отвыкаем от описания такого рода и что нужно что-то другое».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Если уж Чехов отвык, то более поздние читатели и подавно спотыкаются на этнографической экзотике. Да и как не споткнуться, когда читаешь: «Вечером мы с охотником Ермолаем отправились на “тягу”... Но, может быть, не все мои читатели знают, что такое тяга»,— неспешно сообщает Тургенев в «Записках охотника». Автор совершенно прав: «тягу» среднестатистический читатель представляет примерно так же, как и вальдшнепа и прочую пернатую дичь охотника-барина-писателя, который притаился в кустах. Но не таков человек Иван Тургенев, чтобы обделить свое сочинение пейзажным узором. Он — живописец в литературе, недаром у него такое придирчиво строгое отношение к цвету: листья пестрят «червонным золотом», «лазурь неба» напоминает прекрасный глаз и так далее. Потому, если «молодая трава блестит веселым блеском изумруда», а «румяное небо синеет», знайте: это Иван Сергеевич вышел пострелять, промокнуть под дождем, послушать крестьян и написать рассказ.

«Записки охотника» вышли отдельной книгой в августе 1852-го, в это время Тургенев был в ссылке в своем имении за публикацию запрещенного цензурой некролога Николаю Гоголю. Цензор, разрешивший публикацию «Записок охотника», князь Владимир Львов, был отправлен в отставку: его начальство увидело в книге острую критику дворянского общества и идеализацию народа.

Современники сочли «Записки охотника» несомненной удачей. До появления романа «Рудин» (1856) Тургенев воспринимался прежде всего как создатель «Записок». Считается, что Александр II зачитывался этой книгой.

«Я, конечно, не написал бы “Записок охотника”, если б остался в России!» — вспоминал Тургенев, говоря о своем произведении, программном и, безусловно, невероятно русском. Если Тургенев был убежден, что западничество не «лишило его “всякого сочувствия к русской жизни”», то Достоевский рассудил иначе. «Тургеневу недостает знания русской жизни вообще. А народную он узнал раз от того дворового лакея, с которым ходил на охоту (“Записки охотника”), а больше не знал ничего»,— желчно заявил Федор Михайлович в записной тетради.

Тургенев думает о родине

Тургенев получил блестящее образование в Петербургском и Берлинском университетах: изучал философию, языки, историю римской и греческой литературы. Посещал лекции гегельянцев, заинтересовался немецким идеализмом с его учением о мировом развитии, об «абсолютном духе». Большую часть своей жизни писатель прожил в Европе, что не мешало ему писать о России. В статье 1869 года «По поводу “Отцов и детей”» он признавался: «Я — коренной, неисправимый западник». Будучи барином, он не заблуждался насчет «особого пути» и процветания своей родины. Как-то он сказал Полине Виардо о бедности русских деревень: «Святая Русь далеко не процветает! Впрочем, для святого это и не обязательно».

Как Николай Чернышевский стал властителем дум в России 1860-х

Славянофил Иван Аксаков восхитился рассказом «Постоялый двор», герой которого рассудительный и хозяйственный мужик Аким лишается по прихоти своей госпожи всего состояния. После чего уходит с барского двора, берет в руки посох странника. Аксаков писал: «Русский человек остался чистым и святым — и <...> святостью и правотою своею смирит гордых, исправит злых и спасет общество». В ответ на это Тургенев заявлял: «Я вижу трагическую судьбу племени, великую общественную драму там, где вы находите успокоение и прибежище эпоса».

В школе вряд ли изучают автобиографический очерк Тургенева «Литературные и житейские воспоминания». Тургенев пишет, что, уехав в Европу, «другого пути перед собой не видел»: «Я не мог дышать одним воздухом, оставаться рядом с тем, что я возненавидел; для этого у меня, вероятно, недоставало надлежащей выдержки, твердости характера». «Почти все, что я видел вокруг себя, возбуждало во мне чувства смущения, негодования — отвращения, наконец. Долго колебаться я не мог. Надо было либо покориться и смиренно побрести общей колеей, по избитой дороге; либо отвернуться разом, оттолкнуть от себя “всех и вся”, даже рискуя потерять многое, что было дорого и близко моему сердцу. <…> Я бросился вниз головою в “немецкое море”, долженствовавшее очистить и возродить меня, и когда я наконец вынырнул из его волн — я все-таки очутился “западником”, и остался им навсегда»,— это не «исповедь релоканта», а цитата из сочинения Ивана Тургенева, человека, русского душою, но европейца по убеждениям. В России 2023 года слова Тургенева, написанные в Германии в 1868-м, приобрели актуальный смысл.

«Я никогда не признавал той неприступной черты, которую иные заботливые и даже рьяные, но малосведущие патриоты непременно хотят провести между Россией и Западной Европой, той Европой, с которою порода, язык, вера так тесно ее связывают. Не составляет ли наша, славянская раса — в глазах филолога, этнографа — одной из главных ветвей индо-германского племени? И если нельзя отрицать воздействия Греции на Рим и обоих их вместе — на германо-романский мир, то на каком же основании не допускается воздействие этого — что ни говори — родственного, однородного мира на нас? Неужели же мы так мало самобытны, так слабы, что должны бояться всякого постороннего влияния и с детским ужасом отмахиваться от него, как бы он нас не испортил? Я этого не полагаю: я полагаю, напротив, что нас хоть в семи водах мой,— нашей, русской сути из нас не вывести. Да и что бы мы были, в противном случае, за плохонький народец!»

Иван Тургенев. Вместо вступления (Баден-Баден, 1868)

Тургенев уходит из «Современника»

«Тургенев был действительно добродушен,— вспоминал Чернышевский,— и в особенности всегда был рад оказывать любезную внимательность начинающим писателям». Естественно, что он пытался выяснить возникшие у него недоумения относительно взглядов Добролюбова на литературу, на задачи современного общественного деятеля, пытался повлиять на молодого критика, предостеречь его от крайностей, замеченных в статьях. Тургенев пятнадцать лет был звездой “Современника” и любимцем главного редактора Николая Некрасова, который не только искренне симпатизировал писателю, но и давал деньги вперед.

Тургенев считал, что эстетические качества делают литературу средством общественного воспитания, тогда как его оппоненты видели в искусстве орудие прямой пропаганды, которую с тем же успехом можно вести и прямо, не прибегая ни к каким художественным приемам. Потому взаимопонимания с молодыми сотрудниками «Современника» — Добролюбовым и Чернышевским — он не нашел.

Николай Добролюбов Тургенева интересовал, а тот отмахивался от настойчивых вопросов и наставлений старшего коллеги. И как-то Добролюбов не выдержал и прямолинейно заявил Тургеневу: «Иван Сергеевич, мне скучно говорить с вами, перестанем говорить» — и перешел на другую сторону комнаты. Аристократ и разночинец подружиться не могли. А ведь Добролюбов Тургенева читал — и внимательно. Он назвал его «певцом чистой, идеальной женской любви», но это вряд ли кто помнит, в отличие от «змеи очковой»: так Тургенев окрестил своего молодого коллегу. И было за что.

Статья Добролюбова «Когда же придет настоящий день?» о романе «Накануне» возмутила Тургенева настолько, что он в записке умолял Некрасова ее не публиковать, поскольку резкий пафос несправедливого критика «ничего, кроме неприятностей, не принесет». Многословный текст Добролюбова горяч, как самовар, но по-своему даже комплиментарен: как будто подошел кто-то — и хлопнул по плечу. Добролюбов, используя соборное «мы», говорит от лица прогрессивной общественности: «Г. Тургенева по справедливости можно назвать представителем и певцом той морали и философии, которая господствовала в нашем образованном обществе в последнее двадцатилетие. <…> …Читатели наши знают, что талант г. Тургенева не из тех титанических талантов, которые, единственно силою поэтического представления, поражают, захватывают вас и влекут к сочувствию такому явлению или идее, которым вы вовсе не расположены сочувствовать, не бурная, порывистая сила, а напротив — мягкость и какая-то поэтическая умеренность служат характеристическими чертами его таланта».

При личной встрече с Некрасовым Тургенев сказал: «Выбирай: или я, или Добролюбов!» Некрасов статью напечатал. Тургенев оставил «Современник» навсегда. В конце сентября 1860 года он направил соиздателю журнала Ивану Панаеву официальный отказ от сотрудничества. Некрасов и Тургенев не общались тридцать лет.

Тургенев ссорится с Гончаровым и Толстым

Тургенева сложно назвать вспыльчивым человеком, однако ссорился он, и крупно, со многими писателями на протяжении своей жизни. Но если, скажем, Достоевский был идеологическим противником, то скандал с Иваном Гончаровым вышел по другой причине, причем с «репутационными рисками».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Роман Тургенева «Дворянское гнездо» в Петербурге приняли горячо и опубликовали в первом номере «Современника» за 1859 год. Прочитав роман «Дворянское гнездо», Михаил Салтыков-Щедрин в письме Павлу Анненкову восхищался тургеневским лиризмом и признавал его общественную пользу. Он признавался, что после прочтения произведений Тургенева не только «легко дышится, легко верится, тепло чувствуется», но и «ощущаешь явственно, как нравственный уровень в тебе поднимается». Колючий Салтыков-Щедрин, впрочем, назвал тургеневские образы «сотканными из воздуха». Как бы то ни было, восторги, вызванные «Дворянским гнездом», не помешают ему в 1876-м обличать из Баден-Бадена Тургенева в письме Некрасову: «Лгун и лицемер, и в то же время нахал». Но это потом. Пока же публика, прочитав про Лизу Калитину и Лаврецкого, ахала и млела. Даже Писарев нашел доброе слово, назвав роман «самым стройным и законченным» из всех тургеневских созданий, поставил его в один ряд с «Евгением Онегиным». А вот Иван Гончаров — обиделся.

Недоразумения начались еще 28 декабря 1858 года, после чтения романа «Дворянское гнездо». Гончарову показалось, что и герои, и сюжетные повороты тургеневского романа перекликаются с теми фрагментами из «Обрыва», которые он читал Тургеневу. Выслушав претензии коллеги, Тургенев согласился, что, возможно, некоторые мотивы неосознанно подхвачены им. Чтобы снять напрасные подозрения, он устранил из «Дворянского гнезда» сцену, которая показалась Гончарову похожей на эпизод из его произведения.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Но это не помогло. Гончаров написал Тургеневу письмо, в котором предлагал ему отказаться от сочинения романов, якобы вообще чуждых его писательской манере, склонной к легким и изящным очеркам. Чтобы вернуть доверие, Тургенев поделился с Гончаровым замыслом романа «Накануне». Когда номер «Русского вестника» с новым романом вышел в свет, Тургенев спросил у Гончарова, что он думает о книге. Тот ответил запальчиво. Тургеневский художник Шубин напомнил Гончарову его художника Райского из еще не опубликованного «Обрыва», Елена Стахова — Веру. Иван Гончаров заговорил о плагиате со знакомыми, ситуация накалялась.

29 марта 1860 года на квартире Гончарова состоялся третейский суд литераторов, который, по воспоминаниям Анненкова, сделал такой вывод: «Произведения Тургенева и Гончарова, как возникшие на одной и той же русской почве, должны были тем самым иметь несколько схожих положений, случайно совпадать в некоторых мыслях и выражениях, что оправдывает и извиняет обе стороны». Вряд ли это решение удовлетворило бывших друзей, которые разошлись навсегда.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

А через год случилась у Тургенева еще одна бурная ссора — со Львом Толстым. В мае 1861 года Толстой гостил у Тургенева в Спасском. Жена Афанасия Фета спросила Тургенева о его дочери — внебрачном ребенке от белошвейки, которого он отдал на воспитание супругам Виардо, поменяв имя девочки с Пелагеи на Полину. Тургенев похвалился, что его дочь по требованию гувернантки штопает лохмотья бедняков. Толстой рассердился: «И вы считаете это хорошим». «Конечно, это сближает благотворительницу с насущной нуждой»,— уточнил Тургенев. Толстой вспыхнул, посчитав, что разряженная девушка «играет театральную сцену». И подчеркнул: будь Полина законнорожденной дочерью, ее воспитывали бы иначе. Дошло до того, что Тургенев в запальчивости кричал оппоненту: «Я вас заставлю молчать!» Дуэль, слава богу, не состоялась, хотя и по переписке Тургенева, и по воспоминаниям Софьи Андреевны Толстой известно, что оба были буквально в шаге от поединка. Общение писателей прекратилось на долгие годы. Перед смертью Тургенев написал знаменитое открытое письмо Толстому, в котором назвал его «великим писателем земли русской» и призвал вернуться в литературу.

Тургенев читает Пушкина и враждует с Достоевским

У Тургенева был «свой Пушкин». Он успел самолично свидеться несколько раз с «солнцем нашей поэзии». Пушкинские мотивы не раз упоминаются в прозе Тургенева, он с юности поклонялся Пушкину, хранил его локон, мечтал быть упокоенным рядом со своим кумиром, но, подумав, решил, что подобной чести недостоин.

«Тургенев говорил о том, что Пушкин обладал высшим даром “творческой ассимиляции”, что он, Тургенев, не решается назвать Пушкина поэтом “национально-всемирным” (хотя и не осмеливается отнять у него этого именования — примечательная тургеневская уклончивость!), но именно русским, нужным нам, а не им — в Европе. Потому что именно Пушкин открыл русскому человеку (не европейскому, что важно!) смысл свободы, который состоит не в уяснении свобод гражданских или политических, а в особом статусе русского языка. Язык русский, который укрепил и утвердил в правах именно Пушкин, — вот величайшее приобретение России. То есть отчасти получалось, что, согласно Тургеневу, Пушкин — только для России, а вне России едва ли понятен будет: ведь он не “создал”, а только “воссоздал” те сюжеты и образы, которые заимствовал в европейской культуре».

Ирина Беляева, профессор кафедры истории русской литературы филологического факультета МГУ, ведущий научный сотрудник ИМЛИ РАН

Достоевский поставил Лизу Калитину из тургеневского «Дворянского гнезда» в один ряд с Татьяной Лариной в числе замечательных русских женщин. Сделал он это во время своей знаменитой Пушкинской речи 8 (20) июня 1880 года на заседании Общества любителей российской словесности в зале московского Благородного собрания. Публика взорвалась аплодисментами, Тургенев был смущен — однако даже это не привело к окончанию старой вражды двух знаменитых писателей.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Достоевский познакомился с Тургеневым в 1845 году и восхищенно писал о нем своему брату Михаилу: «Поэт, талант, аристократ, красавец, богач, умен, образован, 25 лет,— я не знаю, в чем природа отказала ему? Наконец, характер неистощимо прямой, прекрасный, выработанный в доброй школе». Тем не менее пламенный восторг и дружба уже через год переросли во вражду. Все началось с едкой эпиграммы на Достоевского, сочиненной Тургеневым, Некрасовым и Панаевым. Начиналась она так:

Витязь горестной фигуры,

Достоевский, милый пыщ,

На носу литературы

Рдеешь ты, как новый прыщ...

Сам же Достоевский на литературное оскорбление ответил спустя годы. В романе «Бесы» он карикатурно изобразил писателя Семена Кармазинова, в образе которого легко угадывается Иван Тургенев. Кармазинов наделен «слишком крикливым голосом, несколько даже женственным и при том с настоящим благородным дворянским присюсюкиванием». Литературная сатира получилась злой, но очень смешной и меткой. Романтические вкусы Тургенева с его склонностью к театральным эффектам Достоевский не пощадил: «русалка запищала в кустах», «Глюк заиграл в тростнике на скрипке», а на фоне экзотических декораций с цветущим дроком и «небом Германии» ахают влюбленные. Достоевский мастерски спародировал интерес Тургенева к первой любви, вычурным описаниям природы и малоизвестным именам. В сюжете кармазиновского сочинения «Merci» угадываются тургеневские повести «Призраки» и «Довольно».

Кем на самом деле был Некрасов

Кстати, несмотря на «холодную войну», Тургенев и Достоевский сотрудничали. Повесть «Призраки» Достоевскому понравилась настолько, что он напечатал ее в своем журнале «Эпоха». А романами «Дворянское гнездо» и «Отцы и дети» — восхищался. По словам Тургенева, именно Достоевский, как никто, понял Базарова. Причин ссоры двух титанов несколько — от взаимной зависти до несовпадений эстетических и идеологических. Тургенев — убежденный западник, сторонник введения парламентских форм правления в России. Достоевский — «почвенник», монархист. Достоевский обвиняет Тургенева в атеизме, нелюбви к России и преклонении перед Западом, и после выхода романа Тургенева «Дым» эти обвинения приобрели актуальную остроту. Страстный протест Достоевского вызвали развиваемые тургеневским героем мысли о необходимости для России встать на путь европейской цивилизации, острая критика взглядов, близких к славянофильским.

В письме к своему другу поэту Аполлону Майкову от 16 (28) августа 1867 года Достоевский рассказал о крупной ссоре в Баден-Бадене с Тургеневым, приведшей к окончательному разрыву их отношений: «Откровенно Вам скажу: я и прежде не любил этого человека лично <...>. Не люблю тоже его аристократически-фарсерское объятие, с которым он лезет целоваться, но подставляет Вам свою щеку. <…> …его книга “Дым” меня раздражила. <…> Он объявил мне, что он окончательный атеист. <…> Но вот что я заметил: все эти либералишки и прогрессисты, преимущественно школы еще Белинского, ругать Россию находят первым своим удовольствием и удовлетворением. Разница в том, что последователи Чернышевского просто ругают Россию и откровенно желают ей провалиться (преимущественно провалиться!). Эти же, отпрыски Белинского, прибавляют, что они любят Россию».

***

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Тургенев вошел в то безмолвие исторического почитания, где так же тихо, как в могильном склепе. Его статуя поставлена в пантеон русской славы, поставлена видно и вечно; ее созерцают, но с нею не переговариваются ни о чем живом живые люди»,— полоснул скальпелем Василий Розанов в статье к 20-летию со дня смерти Тургенева. Розанов будто вчера это написал. Современники воспринимали произведения Тургенева как очень своеобразный шаг в развитии русской прозы, восхищались, спорили, ругали, рыдали — равнодушных не было. Сам автор в пророки не метил, учений не создал, а в отечественную литературу вошел как выдающийся стилист, сумевший подчинить слову краски, запахи и звуки. В сочинениях Тургенева нет надрыва Достоевского и психологической глубины Толстого, о чем сам он, конечно, знал, но ведь в историю литературы именно он и вошел «поэтом в прозе», апостолом красоты и гармонии, который познакомил европейского читателя с русской литературой.