фестиваль театр
На фестивале NET бельгийская группа "Фраксьон" показала свою версию "Кислорода" известного современного российского автора Ивана Вырыпаева (Ъ писал о спектакле 21 мая). Режиссер спектакля ГАЛИН СТОЕВ рассказал РОМАНУ Ъ-ДОЛЖАНСКОМУ, почему он собирается и впредь ставить тексты драматурга Вырыпаева.
— Вы сами родом из Болгарии, но сейчас живете и работаете в Брюсселе. Как вам вообще попался на глаза "Кислород" Ивана Вырыпаева? И чем привлек?
— Иван прислал мне текст по мейлу. Я понял, что это совершенно сумасшедший текст и я хотел бы его поставить, хотя не понимаю, как это сделать. Тексты Вырыпаева очень нетипичны для русской драматургии, но и не подражают ничему модному и западному. Они обеспечивают более интересную, более глубокую и более надежную коммуникацию. Зритель и спектакль находятся у него в состоянии равнопоставленности, если так можно сказать по-русски. Его тексты настолько открыты для игры, что ты сам должен выбрать стратегию чтения, стратегию продвижения от одного слова к другому.
— В связи с фестивалем NET у зрителей часто возникает вопрос — а что такое "новый европейский театр"? Как, по-вашему, он существует и что это вообще такое?
— Легче всего сказать: не знаю. Однако есть нечто на уровне ощущений, что заставляет все-таки говорить о новых тенденциях. Хотя в наши дни формулировать тенденции и искренне верить в то, что в один прекрасный момент они станут классикой, по меньшей мере, наивно. Но есть, есть нечто...
— Это касается режиссуры или драматургии?— Прежде всего, это касается роли зрителя в театре. То, что происходит в голове зрителя, превращается в главный смысл современного театрального вечера в Европе. Классическая конструкция буржуазного театра известна: звезда — на сцене, поклонники — в партере. Там зритель пришел оценивать и критиковать. А по-настоящему живой театр переформулирует эти отношения. Зритель становится партнером в творчестве.
— Вы ставите то классику, то современные пьесы. С кем легче вести диалог — с живыми или мертвыми авторами?
— У нас в Болгарии тоже преподавали систему Станиславского. Поэтому нас учили ставить классику. Но потом я устал от поиска новых интерпретаций старых сюжетов. Я вообще думаю, что режиссер в новом европейском театре отказывается от привычных атрибутов власти, отходит в сторону. В нашей восточноевропейской традиции режиссер как бог и все идут за ним беспрекословно. У нас, на востоке Европы, гораздо тяжелее развивать новую драматургию. Поэтому у нас больше конфронтаций и конфликтов, чем попыток диалога. Но если режиссер добровольно откажется от роли тирана, он приобретет в будущем гораздо большую силу.
— А пока актеры обнаглеют и такое натворят...— В 70-е годы система театра была такова: актеры проказничали, а режиссеры били их палкой и приводили в чувство. Тратить на это энергию неинтересно. Основная задача режиссера — не выставляться, а помогать актерам играть лучше. Концепция приходит потом. Поэтому режиссер должен исчезнуть, и тогда спектакль получается. А если зритель вскрикивает "ох, какое решение!" и критики начинают строчить в блокнотах, то такая режиссура мне кажется старомодной.
— Вы пару месяцев назад были членом жюри фестиваля "Новая драма". Как практикующий режиссер, что вы думаете о современной драматургии как о явлении в целом?
— Девять из десяти современных текстов, естественно, плохи. А ставить пьесу только потому, что она новая, мне кажется непродуктивным. Надо делать только то, что переосмысливает саму театральную систему, вот все эти здания с колоннами, буфетами и спектаклями, идущими по сто лет.
— Из-за них вы уехали из Болгарии?— В Болгарии театр сегодня выброшен в маргинальное пространство. Чудовищная система гостеатров, придуманная коммунизмом, делает вид, что по-прежнему работает, но на самом деле она растеряла весь авторитет и тихо разлагается.
— А в Бельгии, где вы сейчас живете, у театра никакого авторитета и не было. Там театр по традиции, а не по обстоятельствам находится где-то на обочине общества.
— Это так. В Брюсселе Национальный драматический театр стоит не посреди площади, как в наших странах, а на неглавной улице, в ряду других домов, его можно и не заметить. Но зато там театры существует не по инерции, а живой энергией людей, по-настоящему заинтересованных этим делом. Там человек приобретает свободу, но теряет опору. Иногда мне кажется, что в Бельгии люди живут в нескольких сантиметрах над землей, не могут никак опуститься и почувствовать почву под ногами.
— У нас театральная система тоже весьма старомодна, но вы тем не менее собираетесь ставить в Москве.
— Иван Вырыпаев захотел, чтобы я сделал его текст на русском языке, ведь на болгарском и на французском я уже поставил. Иван, правда, еще не закончил ту пьесу, которую мне предложил. Написано пока только одиннадцать страниц. Она будет называться "Июль". В декабре я вернусь в Москву и начну репетировать.